Демоны прошлого

— Ну, я устроился и готов слушать. Итак, мы начинаем?

Сара рассмеялась.

— История будет забавной?

— Вряд ли. Я смеюсь потому, что всегда знала, как ты на него похож, но после того, как увидела его снова, поняла, что ваше сходство просто поразительно.

— Значит, это будет история о призраках.

— Зря ты так веселишься, Джеймс.

Джеймс пожал плечами.

— Судя по всему, он человек цивилизованный. Это внушает оптимизм.

Серьезный взгляд матери смутил его.

— Он полковник американской авиации.

— Боже милостивый! Один из тех, кто готов в любой момент поднять в небо бомбардировщики с водородными бомбами.

— Он сотрудник американского посольства в Лондоне.

— Тогда он действительно должен быть прилично обтесанным, не говоря уж о множестве других достоинств, которыми он обладает, если сумел произвести на тебя впечатление.

Льстивый комплимент был слегка подпорчен ядовитым тоном, которым он был произнесен.

— Ну давай же, выкладывай! — нетерпеливо торопил Джеймс. — Ты же умираешь от желания поделиться.

Сара рассказала ему все. Он слушал молча, потягивая из бокала, и, когда Сара умолкла, улыбнулся улыбкой Эда.

— Да, просто сказка братьев Гримм, — резюмировал Джеймс.

Сара, чувствуя его замешательство, со смехом сказала:

— Вот и он отреагировал точно так же.

— Да, ему, наверно, было что сказать. По тебе видно.

— Неужели?

Джеймс нахмурился. По его виду Сара поняла, что чем-то обидела его. Джеймс не мог скрыть удивления и досады. Он впервые увидел мать как женщину — не мать, но женщину, которая может чувствовать эмоциональное и сексуальное влечение к мужчине. И это ему не нравится. Совсем не нравится. Он вырос рядом с матерью, которая давно похоронила сексуальность вместе с любовью, и вот теперь гробницу открыли, а в ней, оказывается, скрывалась прекрасно сохранившаяся женщина из плоти и крови. Это поразило его до глубины души.

— А что же он? — с неприятным ударением на последнем слове спросил Джеймс. — Он чувствует то же, что и ты?

— Да.

— Ничуть не угас? — недоверчиво переспросил он.

Сара промолчала.

— Все страньше и страньше, — процитировал он «Алису в Стране Чудес». Верь не верь, а правда глядит прямо тебе в глаза, струится от сияющего лица матери, так неузнаваемо преобразившейся в мгновение ока. Благодаря некоему Эдварду Джеймсу Хардину, полковнику Военно-воздушного флота США, ветерану Второй мировой войны, бывшему пилоту «Девушки из Калифорнии» и «Салли Б.», человеку с фотографии, которую мать хранила в потаенной шкатулке у себя наверху, а также в своем сердце. И вот он вернулся и открыл это сердце своим ключом.

Сара знала своего сына лучше, чем он сам себя знал. Она могла читать его мысли по лицу, как бы он ни старался их скрыть. Он был оскорблен в лучших чувствах, хотя старался спрятать истинные эмоции за мальчишеской бравадой.

— Мы поговорили в субботу на празднике, в понедельник вместе пообедали, тогда я и рассказала ему о тебе. Вот и все, — мягко сказала Сара. — Больше ничего не было.

«Пока не было», — подумал Джеймс, не сводя глаз с бокала. Он только теперь начинал что-то по-настоящему понимать. И это ему тоже не нравилось. Он был еще слишком маленьким, когда мать впервые сказала ему про Эдварда Джеймса Хардина, и для него это казалось чем-то вроде голливудской мелодрамы времен войны. Отважный американский пилот-красавец и юная английская аристократка, страстная романтическая любовь… Ему тогда было невдомек, что такое подлинная страсть. В тех старых голливудских картинах никогда не показывали мужчину и женщину в постели. И теперь эта женщина, сидевшая напротив него, не могла быть его матерью. Слишком сексуальна для такой роли.

Подумать только — его мать! Он воспринял эту историю как те сказки, которые мать читала на ночь, она соседствовала в его сознании с легендами о короле Артуре и рыцарях Круглого стола или о героических защитниках форта Аламо. Быть сыном полумифического летчика, сделавшего двадцать пять боевых вылетов, а может, и больше, который сражался в небе с «Мессер-шмиттами» и «Фокке-Вульфами» и посадил «Салли Б.» на двух моторах, гораздо больше льстит самолюбию мальчишки и больше говорит его воображению, чем быть сыном неподвижного калеки. Родной отец представлялся Джеймсу чем-то вроде одинокого рейнджера, о котором можно читать в книжках, которым можно восхищаться, но в которого нельзя поверить как в реального человека. Реальными были человек в инвалидной коляске и милая, святая мама, которая жертвенно-преданно ухаживала за ним.

Какой ценой это ей давалось — об этом Джеймс задумался впервые. Раньше это просто не приходило ему в голову. Бедная его голова! С ума можно сойти. И это его мама! Господи милостивый! Да какое она имела право? Уже двадцать четыре года замужем! И самой целых сорок четыре года!