Демоны в раю

Они еще долго так лежали, плавя разогретыми телами снег, счастливые от ощущения какого-то могучего родства, соединяющего их души. Обычно несентиментальному Крану непременно хотелось защитить друга от любых невзгод, а потому он вновь заговорил о монетах.

— Пропадешь!.. Забудь об этом баловстве!

— Это не баловство, это — творчество. Знаешь, что такое творчество?

— Не ты один такой умный!.. Знаю лучше тебя!.. Я, между прочим, тоже творческий человек! Только у нашей Родины такой профессии нет!.. Пока…

— Какой такой профессии? — удивился Слон.

— Я в рекламный бизнес хочу!

— Куда хочешь?

И тут Крана словно прорвало. Он понес для ушей Слона такую белиберду, что фальшивомонетчику показалось, что в драке он отбил другу мозг. Кран быстро-быстро рассказывал про фокусную группу, про промоушен, про мерчандайзинг, и как он мог бы сочинять слоганы… При этом его глаза, глаза Савелия Крамарова, горели огнем невероятной страсти, как будто он объяснялся в любви актрисе Сильвии Кристел из фильма «Эммануэль».

Слон слушал друга и впервые видел его таким.

Оказалось, что их объединяет не только детская дружба, родство души, чужой город, но и нечто большее. Их объединяет истинное желание творчества. Реализация не тела, а духа и души. А эта штука куда сильнее, чем коньяк с шампанским!

Почти полночи Слон слушал рассказы друга про рекламу, про Драйзера, который вдохновил Крана, влил в него, как в бутылку из-под портвейна, жажду творить, а потом, когда уже нечего было подкладывать в костер, когда был сожжен весь мусор, который мог гореть, они стали прощаться.

— Пойдем ко мне? — в последний раз предложил Кран. Он предложил это с такой нежностью, почти как мужчина женщине.

— Я здесь…

— Ну, дружила, если что… Ты знаешь, где меня искать!..

— И ты знаешь…

— Береги себя!

— И ты…

После этой встречи они не виделись несколько лет.

Кран продолжал делать бабки ящиками, но уже не складывал их в шкаф гостиницы «Украина», а вкладывал рубли в золотые изделия, предпочтительно хорошего качества, с камнями. Переплачивал втрое, а когда Вано предложил американские доллары, без колебаний согласился.

Через год Кран стал владельцем состояния в полтора миллиона американских долларов. Их он не держал в шкафу, стал умнее. Раз в неделю он свозил наменянные доллары в одну маленькую подмосковную деревню, где прикупил у местного алкаша Петрова почти рухнувший дом, в котором разрешил Петрову проживать до смерти, добивая самогоном свою печень. Валюту Кран закопал темной ночью в запущенном огороде, уложив состояние в полиэтиленовый мешок, затем мешок — в банный чугунный чан…

А потом Крана взяли менты.

Били месяц, сделав из его могучего тела синее с багровыми отливами нечто. Он не мог говорить, не мог сглотнугь даже размоченный в воде хлеб, а когда отливал с кровью в парашу, то его глаза вываливались прочь из орбит.

— В три раза больнее, чем при триппере, — объяснял он, стараясь улыбаться.

— Где? — спрашивали опытные следаки. — Кто главный?

Кран молчал, и его вновь валили с ног и били, как будто он был тренировочной куклой…

— Где деньги?.. Имя главного!..

Кран понимал, вякни он хоть слово единое — и ему, его жизни наступит конец, все мечты канут в Лету. За валюту, докопайся они до нее, навесят десятку, плюс хищение в особо… В тюрьме он часто вспоминал, как предостерегал Слона от глупостей, морду бил за глупость, а сейчас самому могли запросто вышку определить…

Потом на него давили, предостерегая, что с матерью может случиться внезапный инфаркт. «Ты отдай главного!»; даже имя Вано им было известно, но сдать вора было равносильно скорой и мучительной смерти.

Допытывались, как перстень к нему попал с пятикаратным бриллиантом, который принадлежал некоему Гаджи, который исчез полтора года назад и считается без вести пропавшим поныне.

Кран понимал, что Гаджи мочканули, не с живого же палец срезали… Молчал, молчал, как немой!

В изоляторе его никто не трогал, даже не цепляли, а когда прошло время, к парню стали относиться с уважением, старший в их тридцатиместной хате намекнул, что некто оценил молчание Крана и, если тот попадет в зону, то в авторитете ему не откажут…

А потом парня перестали таскать на допросы, казалось, о нем забыли, и он полгода просидел в изоляторе, как килька в банке, ожидая своей участи. Он маялся и томился так, как многие. Особенно ему не хватало возможности мыться. Чувствовал себя свиньей! Чесался обезьяной и мечтал о большом количестве воды. Во сне снился Днепр… В его камере сидели без воды и предъявы по году. От скуки Кран целыми днями отжимался от пола, приседал до одури, а потом привлек к своей физкультуре жирных барыг, которые в жизни ничего более тяжелого физически, чем пересчет купюр, не делали. Он насильно заставлял жиртресов отжиматься по триста раз на дню, и вся камера наслаждалась стонами цеховиков-кровопийцев. После физкультуры барыги кружками лили воду на могучую спину Крана, а тот тер тело без устали, представляя, что ручейки из кружки — сброс воды с Днепрогэса.