Даже из своего тёмного угла я почувствовала запах её духов, пряный и сладкий, наверное, с феромонами. Ну, конечно, чем ещё заниматься в отделе аналитики, как не распространением флюидов молодой здоровой самки?
– Но я вечно всем нужен, – ответил Браунинг, проводив ее взглядом, полным задумчивости и скуки. Феромоны Левицки на старшего аналитика, кажется, не действовали.
Официантка принесла мне «как обычно»: чёрный кофе, тосты, сыр и овощи на гриле. Я всё ещё надеялась поесть одна.
– Она не выглядит слишком умной.
– Она делает, что скажут и почти даже не тупит. Академия присылает стажеров, не отвертеться. – В ответ я лишь пожала плечами. Надеюсь, он поймёт, что это жест сочувствия. – Зато я «сэр».
Браунинг устало потёр лицо – я услышала, как под его ладонями зашуршали колючки отрастающей щетины – и снова закатил глаза. Я улыбнулась, его сарказм пришёлся мне по вкусу.
Браунинг уже не вызвал у меня такого дикого утреннего раздражения – к обеду я «раскачалась» и перестала ненавидеть всё вокруг. Я посмотрела на него придирчивым взглядом инспектора. Кожанка поверх белой офисной рубашки – бунтарский дух, втиснутый в деловой дресскод?
– Привет. Кстати. – Он забыл поздороваться и теперь мягко, и виновато улыбался мне, я в ответ помахала ему вилкой. – Как ты?
В целом, после развода или после вчерашнего? Он не уточнил, я тоже уточнять не стала.
– В норме.
На все три вопроса я бы ответила одинаково.
Уткнувшись в меню, которое каждый из нас знал наизусть, я приняла задумчивый и внимательный вид. Говорить мне не хотелось. Я надеялась, что помимо гениального аналитического ума природа отсыпала Браунингу хотя бы немного эмпатии.
– Ладно.
Он будто бы нехотя встал из-за стола, задержался, нависнув надо мной со своей внушительной высоты. Я вспомнила, как на первом курсе Академии он вечно загораживал мне обзор.
Сделав несколько шагов, Браунинг остановился.
– Флоренс?
– А?
Замешательство. Я вижу на его всегда каменном, чуть надменном лице замешательство. Это невольно заставило меня напрячься.
– Ничего.
Он ушёл, и я выдохнула. Накинув на соседнее кресло куртку, я создала видимость того, что место занято. Теперь никто не потревожит меня и моё одиночество.
Глава 2
Ровно в 6:00 сирена оповестила нас об окончании комендантского часа.
Я привыкла просыпаться за десять минут до неё и лежать в постели в тревожном ожидании этого резкого, пронизывающего до костей звука. Я натянула одеяло до подбородка, у меня жутко замёрзли ноги. Уже два года я спала в постели одна, но до сих пор не могла привыкнуть к ледяным простыням – одной меня не хватало, чтобы их нагреть. Живот сводило судорогой – осталось несколько секунд. Я прижала к ушам ладони и зажмурилась…
«– Фло, я же просил тебя не добавлять базилик в рагу.
Вилка лязгнула о тарелку, этот мерзкий звук заставил меня вздрогнуть. Я обернулась и, по привычке вытерев руки фартуком, взглянула на Патрика. Он смотрел куда-то перед собой, на лице его вздулись желваки. Я ещё не успела толком испугаться, но уже ощутила острый укол вины – она стала моим безусловным рефлексом.
– Прости, я забыла…
– Опять забыла? Фло, ты стала часто забывать, у тебя что-то с памятью?
Я судорожно пыталась вспомнить, что я ещё забыла. Но как я могла вспомнить то, что забыла? Это же невозможно. Бред, просто бред…
– Извини, наверное… да, видимо, я прослушала.
– Всё, что касается меня, Фло, ты постоянно пропускаешь мимо ушей. Тебе плевать на меня?
– Нет, не плевать.
– Я два раза говорил тебе про чёртов базилик, и вот он снова в моей тарелке.
Такой Патрик пугал меня. Он не повышал голос, но его слов, интонации и взгляда, было достаточно, чтобы заставить меня вытянуться в струнку, опустить голову и отвечать, чеканя слова, будто на допросе. Я убеждала себя, что это у него профессиональное и не имело ко мне отношения, но страх от этого никуда не девался.
– Прости, Патрик, я правда забыла.
– Или просто не хотела помнить? Ты всегда думаешь только о себе. О себе и своей работе. Зачем тебе вообще семья, Фло? Наверное, тебе проще было бы жить одной, правда?
Пока он говорил, я всё глубже уходила в себя. Надо мной словно вырастал войлочный кокон, сквозь который не проходили звуки. Я представляла, что между нами зеркало, и агрессия Патрика, ощутимая почти физически, словно занесённый для удара кулак, отскакивает от поверхности и не касается меня. Но чем глубже я уходила в себя, тем сильнее Патрик распалялся.
В его словах была скрытая угроза. Вопрос, который не подразумевал ответа, потому что сам был ответом, вгонял меня в панику. Я любила так сильно, что стала ненавидеть себя за то, что не способна выполнить простейшую просьбу. Наверное, со мной действительно было что-то не так, он был прав – я избалованная эгоистка, которая не думает ни о ком, кроме себя. Где-то внутри меня был крючок, за который Патрик умело дёргал, но я ничего не могла с этим сделать.
– Ты слушаешь меня, Фло? Ты вообще меня слышишь?
Меня тошнило от звука собственного имени
– Я не буду ужинать.