Читаем День ангела полностью

День ангела

Пятеро мелких зверёнышей лет по четырнадцать стоят, курят в тени сквера. Место для засады хорошее — тихое, укромное. И жертва мимо не пройдёт, вот она, тропинка. Я ясно вижу гнусные мыслишки, копошащиеся в их куриных головёнках — встать на дороге, окружить. Приказать идти в кусты, раздеться… Если нет — навалиться впятером, и верёвочка у одного в кармане… А чё нам будет? Ничё не будет, мы малолетки-несмышлёныши, и училка будет молчать, побоится…

Рука сжимается в кулак, но перстень молчит. Странно. Неужели отказал? Никогда не слышал о таком, но техника — она и есть техника. Сломался, значит… Обойдусь.

Так. Нужен повод… Да на кой ляд мне повод?

Я подхожу к ним, улыбаясь широко и радостно. Бью в пах ногой одного, с размаху, от души бью кулаком в переносицу второму. Я вижу широко открытый от изумления рот, и мой кулак въезжает в него, как танк в тесный гараж, с хрустом выламывая зубы. Двое пока уцелевших очнулись, пытаются удрать, но телячий, слепой страх толкает их друг на друга. Я бью в ухо одного, делаю подсечку другому. Добиваю лежачих — хорошо, что я сегодня надел ботинки, в мягких мокасинах я, наверное, сломал бы себе пальцы на ногах. Один из подонков пытается встать, но я пресекаю его попытку новым ударом — ногой в голову. Конечно, будет тяжёлое сотрясение, ну да таким мозгам любое сотрясение на пользу, улучшается структура. Остальные поняли урок, лежат смирно. Правильно, ребята. Мертвяки должны лежать смирно, не мешая жить живым.

Гнев медленно покидает меня, я оглядываю поле боя. Трое без сознания, двое ворочаются, хнычут — больно-то как. Странно… Мне даже вдруг становится их жалко. Я читаю их спутанные мысли, похожие на мысли шакала, подстреленного охотником — за что? Меня-то за что, я же в этот раз ещё ничего не сделал! Плохой дядька ни за что избил малышей…

Однако, что же с перстнем? Я направляю его на одного из потерпевших, ещё сохраняющего признаки жизни, и тот мгновенно обмякает. Всё нормально, работает… Странно…

Я обсасываю сбитые в кровь суставы. И перстень в крови, даже клочок кожи застрял… Однако мне пора встречать мою Ирочку.

— Слышь, малый. Я забыл спросить. Закурить не найдётся?

* * *

— …Давай поговорим с тобой, Рома.

— Давай поговорим, Ирина Ульриховна, — она вздрагивает. — Сейчас ты скажешь, что я превысил пределы необходимой обороны, что эти шакалы не представляли для тебя ни малейшей угрозы… Так?

Ирочка смотрит слегка растерянно.

— Но это же правда. Эти… ну да, шакалы действительно не представляли для меня ни малейшей угрозы. Я могла сделать с ними что угодно — парализовать, дабы превратить в людей или… Я могла включить режим невидимости, и просто пройти мимо. Я могла заставить их стоять там до утра, и даже сидеть в кустах тихо, как мышь — я же обладаю даром гипноза, ты забыл? Я, наконец, могла их просто побить. Но самое простое — я вышла бы через другой выход и сделала крюк.

— Не трудись, родная. Скажу сразу — я не признаю себя виновным. И не считаю нужным оправдываться.

Она смотрит мягко, нежно. Её рука гладит меня по руке.

— Ты разве видишь где-то моё осуждение?

Пар из меня выходит. Действительно… Глупо срывать остатки злости на своей любимой жене.

— Правильно, Рома. Остатки ярости слепят тебя, мешают увидеть мои чувства и мысли. Я просто боюсь за тебя, Рома. Может быть, тебе это и обидно, но я скажу вслух — ты в нашей паре более слабое звено. Более слабая половина того четвероногого и четверорукого существа, способного ненадолго разделяться надвое. Да, эти вот мелкие подонки не представляли особой опасности и для тебя, но я вижу — ты бросишься защищать меня в любом случае не раздумывая, даже пойдя на смерть. Ведь правда?

— Правда.

— Ну вот. А что потом буду делать я?

Я молчу. Беспредметный разговор. Ведь ты гордишься мной, я вижу. Зачем же?..

Она вздыхает.

— Да, Рома. Я чувствую себя знаешь кем?

В моём мозгу возникает картина — в корзинообразном гнезде сидит Ирочка, а над ней кипит воздушный бой — я с острой длинной палкой яростно отбиваюсь от стаи чёрных грифонов.

— У нас так не принято. Ещё у наших диких предков он и она вместе защищали своё гнездо. Жизнь вместе и смерть вместе.

Она вдруг опускается на ковёр у моих ног, обнимает их, уткнувшись в мои колени лицом. Я в растерянности глажу её волосы.

— Я действительно горжусь тобой, Рома. Нет, больше, гораздо больше — я люблю тебя. Но только ты знай: моя жизнь — ты. И не рискуй ей по пустякам. Ладно? Вспомни про кольцо.

Я только глажу и глажу её по голове. Горячий комок стоит в горле.

Она поднимает лицо, её глаза ласкают меня, но в них уже пляшут смешинки.

— Ладно, мой защитник. Ты заслужил награды. Чем же мне наградить тебя?

Я тоже стараюсь сохранять серьёзный вид. А то мы с тобой не знаем.

Ирочка прижимается ко мне, сильнее и сильнее. Её глаза занимают всё моё поле зрения. Долгий, тягучий поцелуй.

Всё. Я уже дрожу от нетерпения, скорее получить свою награду…