День ангела

А я маленькая была, совсем слабая. В семье двенадцать детишек было, а я последняя. Мне ничего и не досталось. Ножки больные были. Совсем не ходила. Так, ползала только. А тут голод. Сперва дед с бабой умерли, потом мать с отцом. Мы остались. Братья и сестры – кто разбрелись незнамо куда, кто тут же, у нас, рядом с хатой, и померли. Их сразу снежком завалило. А я – маленькая была. Выползла наружу. Вокруг – тишина. Птичка какая-то мне просвистала с кусточка и тоже притихла. И снег везде, снег, от солнышка кое-где желтый, а где почернел уже, видно, подтаял. Легла я на порог, прикрылась дерюжкой, ничего не чувствую: ни жару, ни холоду. Тело у меня было заскорузлое и в струпьях везде, как в рубашечке. Легла и заснула. Много дней проспала. Очень много. Во сне Богородицу видела. Плакала я у Нее на руках. Она меня по головке гладила. Потом я проснулась. Снежок уже стаял. И стала я жить. Ползала по дорогам. Людей-то почти не осталось, и есть совсем нечего. Я и не ела. Найду где какой корешок, ну, и съем. А то просто талой водицы черпну, мне хватало. Господь меня вел, больше некому. А летом уже хорошо. Летом я цветочки ела, травки всякие, из земли ростки выкапывала. В них сок был целебный. И выжила.

Рассказ старицы Макарии,

село Васильевка Полтавской области

Вермонт, наши дни

Что же – если называть вещи своими именами и смотреть на все происходящее вокруг «с холодным вниманьем», как призывал к этому молодой и недальновидный, хотя высокоодаренный писатель, – что же происходило в тот вечер, когда Матвей Смит бегал по лугам, желая поймать и загнать в дом обратно свою безответную дуру-сестрицу? Людям ведь только кажется, что они сами решают, кого им любить, и за что, и насколько. Ничуть не бывало. Вот, например, налетит ураган на ромашечью голову, озарит ее вспышка молнии, и тут чье-то сердце заметит бедняжку и вдруг загорится в бессильном участии. Пускай даже сам человек и забудет, но метка ожога останется, вот что! Не метка скорее, а тень этой метки и отблеск небесной сияющей жалости.

Юноша Матвей Смит не думал ни о каких покалеченных ураганом ромашках, когда, проверив помещение библиотеки и столовой, ворвавшись в спокойные комнатки сестриных сверстниц (где тоже, кстати, никого не оказалось!), он снова застыл под дождем, весь в тревоге. Где она могла быть? Не у Бенджамена Сойера, в конце концов! Она же младенец, ей место в коляске! Вчера только чавкала розовой соской!

Спокойно, размеренно дыша, промокший до белых лопаток Матвей подошел наконец к тому именно корпусу, где жил Сойер-Пресли. Заглянуть в его окно на первом этаже не составило никакого труда. Слегка повертев головой и удостоверившись, что рядом совсем никого, лишь деревья, залитые темной водой дождевою, Матвей привстал на цыпочки, но хлипкие шторки оказались плотно задвинуты. Матвей постучал по стеклу сильным пальцем. Никто не ответил, как будто не слышат. Теряя самообладание, он стукнул громче, потом совсем громко, потом принялся колотить обеими ладонями. Сесилия там и теряет невинность! Он различил ее знакомое прозрачное дыхание, услышал, как с мягким шелестом заскользила пластмассовая заколка, которой Сесилия сдерживала узел своих золотистых волос на затылке, потом она что-то сказала негромко, и Сойер ответил! Закусив нижнюю губу, Матвей, как ослепшая птица, влетел внутрь здания, подбежал к той двери, за которой находилась сейчас сестра его, и навалился на эту дверь своим телом. Надеяться, что Бенджамен Сойер, совративший за свою жизнь множество девушек (к тому же не девушек только, а женщин, к тому же замужних, с мужьями в Ираке!), забудет запереть дверь на ключ, конечно, не стоило, и поэтому, когда эта дверь вдруг легко отворилась, Матвей еле удержался на ногах и не сразу разглядел в темноте сестру Сесилию, сидевшую на кровати со спущенными ногами, которые она как-то особенно робко и целомудренно поджала под свисающую простыню. Сесиль была в мокром и беленьком платьице, обе бретельки которого низко соскользнули на локти, и нежные плечи совсем оголились. Молния осветила комнату, и лицо испуганной грешницы при виде родного законного брата вдруг так покраснело, как если бы только достали его из кипящего масла.

Сделав решительный шаг по направлению к кровати, Матвей вдруг почувствовал на своем плече чью-то руку и, обернувшись – глаза в глаза, – столкнулся с Элвисом Пресли – таким, каким он остался на многочисленных своих фотографических и скульптурных изображениях, включая те, которые делаются на кондитерских фабриках из крема и цукатов. Заметив, что Элвис был цепок как клещ, Матвей Смит не нашел ничего лучше, кроме как заехать негодяю по переносице своею свободною правой рукою.

– Hey, Matthew! You leave us alone![56] – задыхаясь, попросил Бенджамен Пресли.