Читаем День без конца и без края полностью

- Председателя сельсовета.

- Я вас слушаю.

- Меня зовут Мария Ивановна Твердохлебова. Я депутат Верховного Совета. - Мария Ивановна подала свою книжечку.

- Очень приятно. Меня зовут Евдокия Тихоновна. - Она вернула красную книжечку, пожала Марии Ивановне руку и показала на стул: - Садитесь! Сама села напротив.

- Кто разрешил в Дербеневе заложить щебеночный склад?

- Давыдов звонил... Заместитель председателя райисполкома. Дорожники просят. Я согласилась. Только, говорю, не валите возле памятника. Там у них площадь.

- А вы видели, где они сваливают щебень?

- Нет. Они должны были заехать за мной, чтобы место выбрать, и не заехали.

- Они валят посреди деревни.

- Не может быть!

- Звоните Давыдову!

Председательша сняла трубку:

- Але! Почта? Дайте мне город... Город? Семена Ивановича Давыдова!.. Але! Семен Иванович? Здравствуйте! Это Евдокия Тихоновна из Голованова. Ага! Семен Иванович, дорожники щебень валят прямо в Дербеневе, посреди деревни... Как что? Я говорю - посреди деревни! А? Я им не разрешала... До осени? Дак они одной пылью всю деревню задушат. У меня вот тут депутат Верховного Совета Твердохлебова. Она хочет с вами поговорить... Чего? Евдокия Тихоновна с недоумением поглядела на трубку и положила ее. Бросил... Говорит, некогда - срочно вызывают. Звоните, говорит, в дорожное управление.

- Понятно, - Мария Ивановна усмехнулась. - Ну, звоните дорожникам.

Председательша стала набирать номер, потом замешкалась:

- Вы бы лучше сами. А то спять бросят.

Мария Ивановна взяла трубку:

- Кого спросить?

- Страшнова Владилена Парфеныча.

- Страшнов? - сказала в трубку Мария Ивановна.

- Он самый, - басом ответила трубка.

- Из Голованова звонят... Кто вам разрешил посреди Дербенева закладывать щебеночный склад?

- Я согласовал с Давыдовым и с председателем сельсовета.

- Это неправда!

- Что?! А кто со мной, собственно, разговаривает? - грозно вопрошала трубка.

- Депутат Верховного Совета Твердохлебова.

Наступила пауза. Потом трубка заговорила мягче:

- Так, товарищ Твердохлебова, я вас слушаю.

- Кто вам разрешил посреди села заложить щебеночный склад?

- Понимаете, у нас срочное задание - к октябрю пустить дербеневский участок дороги. Ну и выбрали место сподручнее.

- А вы спросили тех людей, что в селе живут? Вы подумали: как они жить станут вокруг вашего склада?

- Учтем, товарищ Твердохлебова... Учтем.

- Так вот, щебень заберите оттуда! Пришлите в Дербенево своих людей, а я привезу председателя сельсовета. Выбирайте место где положено.

Мария Ивановна сходит с крыльца и видит: по широкой деревенской улице, по траве-мураве, катит ее отец на высоком старомодном велосипеде. Он весело смотрит на нее и машет ей рукой. На нем все та же соломенная шляпа, белый пиджак, желтые краги. Мария Ивановна пошла к нему навстречу.

- Мария Ивановна, вы куда? - крикнул Петя. - "Газик"-то вот он.

Она остановилась, чуть шатнувшись, взялась рукой за сердце. Петя в один прыжок очутился возле нее.

- Вам плохо, Мария Ивановна?

- Что-то сердце... Я сейчас, сейчас...

- Может, к доктору заехать?

- Нет, пройдет.

Она несколько раз глубоко вздохнула и пошла к машине.

- Зови председателя сельсовета! - сказала на ходу Пете.

Дербенево. Возле щебеночной кучи останавливается "газик". Из машины вылезают Мария Ивановна и Евдокия Тихоновна. Бабы, знакомые нам, окружают их.

- Ну, что? Как? - спрашивают они.

- Все в порядке, бабы. Вот привезла вам верховную власть. Щебень уберут, перевезут на новое место, - сказала Мария Ивановна.

- Спасибо вам, Мария Ивановна! А мы давеча спохватились было, да поздно. Школьники признали вас. Это, говорят, Твердохлебова. Пшеницу которая выводит, - подошла к ней могучая тетка. - Значит, вы та самая?

- Та самая, - смеется Мария Ивановна.

- Хоть молочка попейте, холодное молочко. Прямо из погреба, - подает Марии Ивановне старушка горшок с молоком. - По нынешней жаре это питье в самый раз.

Мария Ивановна приняла горшок:

- Петя, кружку!

Петя подал ей кружку. Мария Ивановна налила себе, а горшок передала Пете. Тот залпом выпил все, что было в горшке.

- Теперь доедем! - и хлопнул себя по животу.

- На здоровье!

- Счастливый путь! - раздавались голоса.

И бабы долго махали им вслед.

Раздался резкий хриплый гудок. Мария Ивановна подняла голову - они подъезжали к речному берегу. По реке шел буксирный пароход, тянул две баржи и гудел вовсю:

- В пу-уть, в пу-уть!

"Газик" спустился с откоса. Моста нет - у берега торчит бревенчатый припаромок, отдаленно смахивающий на колодезный сруб, с настилом поверху. Паром - плоскодонная развалистая посудина с будкой на корме - стоит на том берегу. Тишина и безлюдье. Река неширокая, метров двести, так что на тот берег кричать - хорошо слышно. Шофер сначала посигналил - никто не отозвался. Тогда он вылез из "газика" и закричал:

- Па-ро-ом!

Тишина.

- Паро-о-ом!

Наконец из паромной будки вышел детина в майке, босой, в засученных по колени штанах, упер руки в бока и зычно спросил:

- Чего орешь?

- Ты что, слепой? Не видишь машину? Перевези на тот берег!

- Обождешь.

- А я те говорю - перевези!.. Не то переплыву и по шее тебе надаю, сказал Петя.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза