День Благодарения

– Некоторым образом. – Джентльмен, назвавшийся советником Ави Фридманом, усмехнулся, впрочем, вполне добродушно. – Молодой человек, где вы, по-вашему, сейчас находитесь? Не смущайтесь, мне просто интересно ваше восприятие.

Клод огляделся по сторонам – эта привычка настолько въелась, что он делал это инстинктивно, даже не замечая, потом пожал плечами и сказал:

– Я думаю, что это один из тех корпоративных кластеров, о которых столько страшилок ходит в Бостоне. Про них говорят, что там окопались осколки тех старых, несправедливых Соединённых Штатов, до которых ритуально грозятся добраться и окончательно разделаться с тех пор, как я себя помню, постоянно откладывая это на следующий год.

Ави вновь усмехнулся, оценив ироничную манеру собеседника, и спросил:

– И почему этого не происходит, как вам кажется?

– Слишком мало информации для анализа. Только догадки. – Клод развёл руками. – Например, потому, что федералам для оболванивания толп отчаянно нужен образ врага?

– Что ж, неплохо, неплохо… Когда я вошёл, вы знакомились с книгой, если это можно так назвать, почему вы выбрали именно её?

– Наугад.

– И угадали, молодой человек, угадали… Это очень яркий образчик их пропаганды, внимательному наблюдателю он скажет многое о природе сегодняшней власти в Вашингтоне. Эта история Полли Фроста – калька. Всё, что происходило в нашей стране в последние десятилетия, однажды уже происходило. История, знаете ли, циклична. В прошлом веке в советской России. Вы слышали, что делалось там после 1917-го года?

– Если честно, то очень смутно. Я ходил в афроцентричную школу имени Розы Паркс[38], поэтому больше знаю о негритюде и Государственности Зула, у нас даже некоторые уроки шли на эбониксе, – он слабо улыбнулся, – мои знания о мировой истории очень мозаичны – лишь то, что довелось прочитать самому, а я больше интересовался нашей историей…

– Вкратце, то же самое, что и у нас сейчас. – Ави деловито потёр ладони, – Равнение на отстающих, на низы. Русским понадобилось сто лет, чтобы одуматься. Потом у них резко произошло обновление, а мы провалились в бездну. Теперь мы поменялись местами, их двадцатый век отразился в нашем двадцать первом, как в зеркале. Посмотрите на эти картины, – советник Фридман указал на стену, увешанную небольшими цветными зарисовками, похожими на скетчи из зала суда, – это иллюстрации из журнала Time талантливого русского художника Ивана Владимирова, на них изображена революция в России и её последствия, несчастным свидетелем которых ему довелось побывать. Они висели у старика Гувера в кабинете. Обратите внимание на во-он того, курносого в странной шапке со звездой, это сквозной персонаж всех картин этой серии. Мне кажется, для художника он олицетворял такой собирательный образ коллективного голодранца. Гувер держал их на виду, чтобы не забывать, что бывает, когда власть оказывается слаба, а чернь берёт верх.

– Вы хотите сказать, что вы как-то связаны с ФБР? – Клод нахмурился.

– Нет, мистер Сантклауд, эта нынешняя ФБР не имеет никакого отношения ни к детищу Гувера, ни к той структуре, что я представляю. Не путайте вино и сосуд – бутылка значения не имеет, важно содержание, а вино можно перелить в случае необходимости. Если позволите, прежде чем ответить на ваши вопросы, я немного потеоретизирую, отвлечённо. – После кивка Клода Ави Фридман улыбнулся, раскрыл массивный деревянный глобус, оказавшийся баром, наполнил пару стаканов на два пальца виски и один придвинул гостю, а второй тут же осушил сам.