– А я могу угостить. – Криденс дождалась, когда Антон отойдёт, сделала глоток и негромко произнесла: – Я стыжусь некоторых вещей, которые успела натворить. Не делюсь ими направо-налево, но и не скрываю, если спрашивают.
– Разве я спрашивал? – машинально спросил Мартынов.
– Вы поймёте, что да.
Участковый понял, что ему предстоит услышать нечто вроде исповеди и в этой истории будет фигурировать Бай. Понял, приготовился слушать, но не мог не уточнить:
– Почему вы делитесь тем, чего стыдитесь?
– Потому что признаваться в тех поступках – тоже наказание.
– А вы считаете, что должны быть наказаны?
– За некоторые вещи – да. Но не волнуйтесь – по вашей линии за мной ничего не числится. То есть… числится, но заявления на меня не подавали. – Криденс выдержала короткую паузу. – Я несколько раз обкрадывала родителей.
– Наркотики?
– Да. – Ещё один глоток кофе. – Тяжёлые наркотики и очень плотно. Меня трижды отправляли лечиться. После первого курса я продержалась два дня, молодая была, глупая. После второго – полгода. И сорвалась не сама – меня любовник уколол, когда я спала. Ему стало обидно, что я держусь, а он не может бросить. – Грустная улыбка. – Я не ожидала, что он до такого опустится. Мальчик, мать его, из хорошей семьи… Я его любила, очень хотела помочь, а этот выродок вернул меня в тот ад… и я опять заторчала.
Ещё один глоток кофе.
– А после третьего раза? – тихо спросил Мартынов, который так и не притронулся к своей чашке. Не хотелось.
– А после третьего раза я должна была сдохнуть, – произнесла девушка, чуть повысив голос. – Когда я лежала в клинике, умерла мама. Меня отпустили попрощаться, а я сбежала с похорон, приехала домой, собрала все деньги, какие могла, и отправилась в большой трип. Я не могу сказать, зачем так поступила. Даже теперь не могу. Меня трясло при мысли, что все последние годы мама видела меня лишь в перерывах между походами в клинику. Я возненавидела себя так, что захотела обо всём забыть, а может – захотела умереть. Наверное, так и было, потому что вколола себе больше, чем нужно.
– Откачали?
– Нет.
– Нет? – удивился Мартынов.
– Придурки, с которыми я кололась на той квартире, перепугались до икоты и выкинули меня на помойку. Я не лгу – на помойку, как в каком-нибудь поганом фильме. Они думали, что я сдохла, но через несколько часов я очнулась. В куче мусора. Едва одетая. Заблёванная. А он сидел и смотрел на меня.
– Кто? – не понял участковый.
– Бай, – ответила Криденс, удивляясь несообразительности собеседника. – Никогда не забуду его взгляд. Бай смотрел так, что мне стало стыдно. Не горько, не противно, а стыдно. Я лежала, смотрела на него и рыдала. Не от боли, не от злости на себя – от стыда. От того, что кот увидел меня такой. И ещё от того, что была глупой и думала, будто очередным уколом можно стереть прошлое. Я рыдала, а Бай смотрел на меня. Вы знаете, как он умеет смотреть?
– Знаю.
– Нет, – покачала головой девушка. – Здесь Бай так не смотрит, просто таращится, как обыкновенный кот. А тогда… Тогда он сидел прямо надо мной, и я видела его глаза. Только его глаза. И мне казалось, что на меня смотрит очень старое и очень мудрое существо, которое видит меня насквозь. И всё-всё-всё понимает. Абсолютно всё. Я смотрела ему в глаза и рыдала, долго рыдала, потому что накопилось много всего, о чём нужно было рыдать, и рассказывала Баю всё, о чём рыдаю. А он слушал. И смотрел на меня так, как здесь ни на кого не смотрит. – Криденс смотрела за плечо Мартынова, но видела не зал «Небес» и редких посетителей, а себя, лежащую в вонючей куче мусора, и зелёные глаза большого кота. – Когда я нарыдалась так, что не осталось слёз, то приподнялась и обнаружила нескольких задушенных крыс. Они должны были сожрать меня, но Бай защитил. Или же я должна была сдохнуть от передоза… Как бы там ни было, я там и сдохла, если называть вещи своими именами: той Кри, которую выбросили на помойку, больше не существует. Мне повезло.
Мимо проходил Бай и пожалел умирающую девушку.
– Под взглядом Бая я поняла, что должна измениться, – продолжила Криденс после довольно долгой паузы, которую Мартынов не посмел нарушить. – Никто и никогда не смотрел на меня так, как он – тогда. Ни мама, ни отец – никто. И под его взглядом я не только устыдилась, но и обрела уверенность. С тех пор не торчу. Ни разу за три года, и даже не тянет. Без всяких клиник.
– Поздравляю.
– Спасибо, – с достоинством ответила Криденс.
Они помолчали. Мартынов понимал, что услышал очень и очень много, намного больше, чем мог рассчитывать, и пора уходить, но не мог не задать ещё один вопрос:
– Бай живёт с вами?
– Нет. Бай – свободный кот, он не принадлежит мне – мы дружим. Бай приходит ко мне, подолгу болтается в «Небесах», но живёт отдельно. Иногда исчезает на несколько дней, но всегда возвращается.
– Вы за него не боитесь?
– Почему я должна бояться? – удивилась Криденс.
А в следующее мгновение поднялась и не прощаясь ушла – поприветствовать Вербина, который явился в «Небеса» в компании худощавого темноволосого мужчины в элегантной летней сорочке и лёгких брюках.