День чудес

Он был на год старше Феди и уже учился в первом классе…

— Я не про то, — сказал Федя, небрежно играя кистью. Мотоцикл хочешь?

— Из чего сделаем? — деловито спросил Мишка.

— Настоящий! — завопил Федя, сияя от счастья.

— Не ври, — сказал Мишка.

Федя направил конец золотой кисти на стену и начал торжественно:

— Кисть, а кисть…

Но сказать «хочу» уже не успел. Как назло, вошла его сестра Катя, вернувшаяся от Люды Беловой. Катя носила свой нос очень высоко. Иногда он поднимался выше ее голубых глаз. Она всегда все знала и, о чем бы ни зашла речь, говорила: «Отсюда вывод…»

Катя сразу подняла крик:

— Почему дверь открыта? Где ты достал ключ, скверный мальчишка?!

— Отстань, — сказал Федя и, показав кисть, добавил: — Я его нарисовал.

— Нарисовал? — сказала она злорадно. — Вот папа придет, я ему скажу — он тебе нарисует. Ты у кого взял кисть?

— Катя, — сказал Федя. — Эта кисть волшебная! — Он приложил руку к сердцу. — Честное слово!

Но Кате было уже десять, она холила в четвертый класс и не верила в сказки.

— Не говори глупости! — сказала она, сняла телефонную трубку и начала набирать номер домовой конторы. Она хотела сообщить, что застрял лифт с каким-то старичком.

«Ах, так! — подумал Федя. — Ну, хорошо же…»

Он направил конец золотой кисти на пол, вспомнил люби мое Катино пирожное и сказал звенящим от вдохновения голосом:

— Кисть, а кисть, хочу корзиночку с кремом!

Волшебная кисть, как и в тот раз, вздрогнула в его руке и начала рисовать прямо на паркете, между ножкой от стола и упавшим папиным галстуком, пирожное. Оно тоже, как и ключ, росло, росло, пухло, пока не превратилось в обыкновенную корзиночку с кремом, и от него запахло ванилью.

Федя испытывал настоящее счастье, увидев, что Мишка, который никогда ничему не удивлялся, разинул рот и так с открытым ртом и остался. А Катя, хотя в домовую контору еще не дозвонилась, будто зачарованная, положила трубку куда-то на стол и опустилась на коленки. Она сперва понюхала корзиночку, потом посмотрела на Федю, на кисть, деловито поправила пионерский галстук и лизнула крем. Федя ждал. Ему для полноты счастья нужно было, чтобы Катя испустила хоть крошечный крик восторга. Но она взяла пирожное, поднялась, стряхнула пыль с коленок и сказала, вздернув нос:

— Подумаешь! Вот у нас в школе, Серафима Алексеевна опустила в воду белую бумажку, а вытащила красную! — И, повертев пирожное, начала есть.

Федя хотел дернуть Катю за косу, но раздумал. А Мишка, глядя, как девочка уплетает пирожное, нерешительно сказал:

— Знаешь, Федя, я больше люблю «Мишку на севере».

— Кисть, а кисть, — сказал с готовностью Федя, — хочу «Мишку на севере»! Пять штук!

Кисть тотчас же исполнила приказание: на полу оказались конфеты в зеленых бумажках с картинками. Целых пять штук!

Развернув бумажку, Мишка вынул конфету и так осторожно положил ее в рот, будто она могла взорваться.

— Ерунда! — сказала Катя, доедая пирожное и забирая три конфеты. — В шестом классе Серафима Алексеевна электрическую машину показывала, так от головы у всех такие искры летели… Спросите у девочек, даже волосы вставали дыбом!

— Да что с ней разговаривать! — вдруг взорвался Мишка. — Уходи отсюда!

— Очень надо! — сказала Катя. — Только ничего не разбрасывать! Убирай за вами! — И, подняв нос, удалилась готовить уроки.

7

Когда приятели остались одни, Федя рассказал Мишке про злого волшебника, и про резинку, и про все, что знал сам. И мальчики решили действовать.

— Чур, первый! — сказал Мишка.

— Чур, второй! — сказал Федя.

Мишка внимательно осмотрел кисть, как бы желая вникнуть в ее устройство; но, не обнаружив ничего особенного, солидно откашлялся и сказал:

— Кисть, а кисть, хочу плотницкую пилу!

Кисть не заставила себя ждать: в руках Мишки она работала не хуже, чем у Феди. Подняв с пола пилу, Мишка провел пальцем по зубьям, удовлетворенно крякнул и остановил взгляд на ножке дубового кресла. Пила легко вошла в дерево.

— Ты что? Ты что?! — заорал Федя. — Мама тебе задаст!

Теперь взял в руки кисть он. Чего бы пожелать?

— А что, если мокасины, как у Монтигомо Ястребиного Когтя?

— Да ну их! — сказал Мишка.

Но, едва мокасины появились на свет, он с большим интересом их осмотрел, в особенности подметки.

Не прошло и пяти минут, как комнату было не узнать. На столе, стульях, диване, на полу лежали пушки, стреляющие горохом, лупа величиной с тарелку, мячи для всех игр, какие только есть на свете, тот самый перочинный ножик с двадцатью четырьмя предметами, полный головной убор вождя племени ирокезов, рубанок, шкура белого медведя, резиновая надувная лодка, оловянные солдатики тридцати шести армий мира, клетки для кроликов, фотоаппарат «Пионер», собрание сочинений Корнея Чуковского, гигантские рогатки, водолазный костюм и три банки с настоящим жемчужным порохом.