Командир «Гардинга» Палмер шел вдоль берега и методично обрабатывал скалы из всех орудий. Лейтенант Джентри характеризует его как человека «с кипучей энергией и крепкими нервами». Медиком на эсминце был доктор Маккензи. В 10.24 он обратился к капитану с настойчивой просьбой приостановить огонь на время, достаточное для того, чтобы спустить шлюпку, подойти к прибою и оказать помощь раненым на боте Хиггинса. После этого Маккензи на той же шлюпке под пулеметным и автоматным обстрелом пробрался к ДАКВ, где также было много раненых десантников. Затем он вернулся на «Гардинг».
На борту корабля его ждали. У младшего лейтенанта Роберта Рица был острый аппендицит. Только срочное хирургическое вмешательство могло спасти его жизнь. Маккензи вновь попросил Палмера прекратить огонь для того, чтобы провести операцию. Капитан с неохотой, но согласился. Через полчаса Палмер послал лейтенанта Джентри в офицерскую кают-компанию, из которой сделали временную операционную, выяснить, почему так долго возится хирург.
Маккензи объяснил Джентри, что Рицу «дали наркоза на двух человек, но он все еще никак не может успокоиться». Доктору помогали держать Рида младший лейтенант Уильям Картер и еще трое офицеров. (Картер потом говорил, что Маккензи в течение нескольких месяцев обещал сделать его своим ассистентом, и это была его первая настоящая серьезная операция.) Верхний свет погас. Картер одной рукой держал фонарь, а другой – Рица. Минут через 45 наркоз наконец начал действовать. За это время капитан со своего мостика, как говорит Джентри, «каждые пять минут посылал кого-нибудь в кают-компанию проверить, как там идут дела». Часа через полтора операция успешно завершилась. Капитан Палмер произнес «слава Богу» и приказал всем артиллерийским расчетам возобновить огонь.
Не убивали и не разрушали не только медики. Армейская служба связи и береговая охрана направили с десантом фотографов. Они были «вооружены» лишь камерами и черно-белыми пленками. Корреспонденты высаживались с первыми эшелонами[71]
.Пожалуй, самым храбрым и наиболее прославленным стал Роберт Капа из журнала «Лайф», который сошел на «Омаху» с ротой «Е» во втором эшелоне. И конечно же, не в своем секторе, а в «Изи-Ред». Он задержался на рампе, чтобы сделать снимок: «Рулевой воспринял это по-своему и, чтобы помочь мне соскочить с трапа, дал мне пинок под зад». Капа укрылся возле минного заграждения и отснял целую пленку. Потом он пробрался по пояс в воде к горевшему танку. Ему хотелось бежать дальше, к дамбе, но, как фотограф написал позднее в своих мемуарах, он не смог «найти для себя «дырку» между снарядами и пулями, которые стеной преградили последние 25 ярдов». Капа остался за танком и повторял про себя фразу, запомнившуюся с гражданской войны в Испании: «Эс уна коса муй сериа» («Плохи дела»).
Капа наконец добежал до набережной и свалился на землю: «Я оказался носом к носу с лейтенантом, с которым еще вчера вечером играл в покер. Он спросил, могу ли я представить себе то, что сейчас мелькает перед его глазами. Я ответил, что нет, и вообще вряд ли лейтенант видит то, что происходит над нашими головами.
– А я тебе скажу, – прокричал мне на ухо офицер, – мне видится мать, размахивающая моим страховым полисом».
Вокруг рвались минометные снаряды. Капа беспрестанно нажимал на затвор фотоаппарата, отщелкивая одну кассету за другой. Пленки были на исходе, и корреспонденту ничего не оставалось, как думать о возвращении в Англию. Повернувшись к морю, он увидел недалеко от берега ДСП: «Я сразу решил, что мне делать. Поднялся и пошел к судну». Держа камеры высоко над головой, Капа пошел, борясь с накатывающимися волнами, к кораблю: «Меня понесло течением. Я уже собирался вернуться к прибою, но не мог заставить себя взглянуть назад и говорил только: «Лишь бы рукой дотронуться до борта этого судна».
ДСП, на котором находился матрос береговой охраны Шарль Жарро, подбирал раненых, чтобы доставить их в судовой госпиталь. Он заметил Капу: «Я увидел какого-то бедолагу, который барахтался в воде, судорожно глотая воздух и пытаясь удержать над волнами фотоаппарат». Капа взмолился о помощи. Шкипер бросил ему канат. Когда фотограф поднялся на борт, он «был вне себя от радости»: «Капа сделал несколько снимков на нашем корабле, которые потом появились в журнале «Лайф».
В тот же день Капа оказался в Портсмуте, откуда он поездом выехал в Лондон, чтобы проявить пленки. Лаборанту в студии хотелось поскорее посмотреть, что получилось, и он пересушил негативы. Из 106 снимков, сделанных Капой, удалось отпечатать только восемь, и то они вышли нечеткими.
Капа вначале расстроился, но потом понял, что сероватые, расплывчатые изображения десантников, высаживающихся с ботов Хиггинса или укрывающихся от пуль за минными заграждениями, лучше всего передают атмосферу хаоса и страха, царившую тогда на «Омахе». Отчасти благодаря чрезмерному усердию лаборанта лондонской студии фотографии Капы стали самыми известными снимками дня «Д».