День да ночь

Прежде всего, он высказал некоторые, далеко не лестные мысли об умственных способностях родителей повара, которые вопреки здравому смыслу произвели на свет такого придурка, и сообщил, в чем тот сидел "по самые уши" еще в младенческом возрасте. Затем заявил о необходимости частого и тесного общения повара с дрыном дубовым и напустил на несчастного наиболее бодливых представителей крупного и мелкого рогатого скота. Но и этого Опарину показалось мало. Он посулил "жертве пищеблока" чирей на кончике носа и по такому же сомнительному украшению на каждой половинке того места, на котором повар имел привычку сидеть. И, наконец, стал вслух размышлять о том, какие потомки могут произойти от этого повара, а так же о тех редких и незавидных качествах, которые перейдут к ним по наследству.

С явной неохотой оставил он повара. И только потому, что надо было браться за начпрода.

Опарин в два приема доказал, что начпрод - самый большой жлоб и оглоед из всех известных в мире жлобов и оглоедов, уложил его в гроб еловый, обул в белые тапочки и стал скармливать такое, что, явно, не мог переварить желудок работника снабжения. Начал он эту важную операцию со стандартного: "В рот - пароход!" и "В нос - паровоз!". За водным и железнодорожным транспортом пошли железобетонные надолбы, мотки колючей проволоки и комплект шанцевого инструмента. Потом обе станины 57-миллимитрового орудия, дышло пароконной повозки, ерш для чистки ствола и все телеграфные столбы от Москвы до Парижа. За телеграфными столбами последовали запонки...

Почему запонки, откуда он их взял, никто и не понял. Не похож был Опарин на человека, который пользовался запонками. Но кто знает, может быть, встречались ему на недолгом, но насыщенном событиями жизненном пути и запонки. А воспоминания остались от них не самые приятные.

Решив, что начпрод укормлен достаточно, Опарин выдал ему на десерт: "Холеру в бок!" Затем перенесся в заоблачные выси и стал выяснять свои отношения непосредственно с господом богом.

Вначале он поинтересовался, куда тот смотрит и что он себе думает. Знает ли он, что солдаты третьи сутки не только сидят без приварка, но и вообще не получают наркомовский паек? Потом заявил, что если бог не знает об этом, то хреново у него поставлена разведка. Выложил все, что думал об ангеле, который командует небесной разведротой, и посоветовал всевышнему послать этого ангела на передовую, пусть покопает пару дней, не жравши, земельку со щебенкой. В заключение Опарин прозрачно намекнул господу богу, что тому не стоит рассчитывать на почтительное к себе отношение со стороны всей их батареи, если он не вмешается и не исправит положение.

Конечно, Опарин в запале и лишнего наговорил, но бог ведь тоже должен был понимать, что не от хорошей жизни парня повело на такое.

Дрозд заслушался. Офицеры в штабах, где он служил, умели пользоваться словами, которых нет в учебниках литературы. Одни считали, что подчеркивают этим свою демократичность, демонстрируют, как близки они к народу. Другие полагали, что только такой разговор солдат и поймет. Встречались среди них и большие мастера. Но такого Дрозду еще слышать не приходилось.

Опарин замолчал на пару секунд, чтобы передохнуть и перезарядить обойму. После бога он собирался взяться за командира корпуса, а там у него в запасе был и кое-кто повыше. Но встрял Лихачев.

- Неплохо у тебя получается, а главное - голос звучный, - оценил он не столько эпический стиль и яркость образов, сколько вокальные данные. - Голодному такое не вытянуть.

- Я из последних сил, - неожиданно улыбнулся Опарин.

Его широкая, от уха до уха, улыбка давала возможность убедиться, что все тридцать два зуба в строю и готовы к действиям, а на подбородке неожиданно возникла нежная ямочка, как у девушки. Дрозд с удивлением смотрел на неожиданную улыбку, ямочку на подбородке и ждал подвоха.

- Легче стало? - поинтересовался Ракитин.

Опарин прикинул, насколько очистил он свою душу от скопившейся там взрывчатки и остался доволен.

- Конечно, легче!

- За разгрузку можно браться?

- Да разгрузим сейчас. Это нам раз плюнуть. Костя, на разгрузочку! - окликнул Опарин Бакурского. - Афоня, спи быстрей, станина нужна. Вставай, писарь, есть случай оказать расчету боевую поддержку!

- Не писарь я, а Дрозд, - окрысился тот.

- Как это, не писарь? Ты сам говорил, что писарь.

- Это я там, в штабе, был писарем. А здесь, на передовой, я номер боевого расчета Дрозд. Так меня и называй.

- Уговорил. Так и буду называть - номер боевого расчета, Дрозд. А сейчас пойдем, писарь, снаряды разгружать.

- Бросьте дурака валять, - остановил перепалку Ракитин. - Беремся за разгрузочку.

Ракитину было не до опаринских шуточек. Он думал о том, что сказал ему капитан Крылов. И о том, как рассказать об этом солдатам.

* * *

В штабе Ракитин доложил дежурному о своем прибытии, и тот сразу направил его к капитану Крылову. Видно, имел на этот счет указание.