День да ночь

- Нет, тут ты сам виноват, - не согласился Опарин. - Надо было проявить настойчивость и принципиальность.

- Да, - подтвердил Афонин. - Если бы ты так прямо и сказал, что не вражеский шпион, Опарин бы поверил. Это он у нас с виду сердитый и грубый, а душа у него мягкая, доверчивая.

- Так я же... Так он же... Так ты же... - не мог найти слов от возмущения солдатик.

- Ладно, пусть ты и вправду Дрозд. Только Дрозд - это еще не военная специальность. Дроздом может быть каждый. А кто ты еще? Откуда ты взялся такой нервный? И зачем тебе орудие Ракитина?

- Из штаба полка я. Писарь. Старший писарь, - учитывая сложность момента, повысил себя в должности Дрозд. - В связи с большими потерями в батареях, временно направлен, лично начальником штаба полка, капитаном Крыловым, в расчет сержанта Ракитина. Для оказания помощи и поддержки.

Что было делать с этим Дроздом? Сам напрашивался. Никто его за язык не тянул. Разве мог Опарин упустить такое?

- Для оказания помощи и поддержки? - с удовольствием, которое не мог скрыть, переспросил он.

- Так точно! - отрапортовал Дрозд. - Для оказания помощи и поддержки!

Он не страдал отсутствием самоуверенности и собирался объяснить, чего стоит такой солдат, как он.

- Вот это кино! - Опарин получал несказанное удовольствие. Это же надо, чтобы такой вот писарь, с новеньким платочком для соплей, прибыл его поддерживать. Его, Афонина и Бакурского.

- А какую ты поддержку станешь оказывать? - полюбопытствовал он, стараясь сохранить серьезный вид.

Дрозд до сих пор не задумывался над тем, какую поддержку станет он оказывать. Знал, что надо беспощадно уничтожать немецкие танки. Этим он и собирался заниматься. Другие ведь уничтожают. Сколько раз он читал об этом в донесениях, которые переписывал для отправки в штаб корпуса. Особой сложности в беспощадном уничтожении немецких таков Дрозд не видел.

- Какую понадобится! - заявил он уверенно. - Можно из орудия стрелять!

И тут, на свою беду, вспомнил Дрозд плакат, который висел в столовой запасного полка, рядом с "титаном" для кипячения воды. Встречал он потом такие плакаты на вокзалах и еще где-то. На плакате широкоплечий солдат в хорошо подогнанном обмундировании красиво бросал аккуратную связку гранат в противный танк с черным крестом на борту.

- Можно с гранатой на танк! - добавил он.

- С гранатой на танк? - переспросил Опарин. Такого поворота он не ожидал от писаря в офицерской гимнастерке и новых солдатских шароварах.

- С гранатой на танк! - еще тверже заявил Дрозд, обиженный, что Опарин усомнился в его доблести.

- Ой, не могу! - не выдержал Опарин и рассыпался густым смехом. - С гранатой... на танк...

И Афонин не смог удержаться. Но смеялся он тихо, почти беззвучно. С детства перенял такую манеру у отца и деда, ценивших сдержанность и тишину.

Дрозд сердито молчал, не понимал, чего они нашли в его словах смешного.

- Слышишь, Бакурский! Смотри сюда! - Позвал Опарин.

Бакурский повернулся, и у Дрозда подкатил к горлу комок тошноты. Он с трудом сглотнул. Лицо у Бакурского было изуродовано одним сплошным ожогом. Казалось, оно состояло из почти обнаженных, покрытых тонкой прозрачной кожицей мышц, иссеченных, исполосованных глубокими шрамами. На красном, перекошенном рубцами лице ни бровей, ни ресниц, и черные блестящие глаза казались неестественно большими.

Опарин не замечал этого.

- Посмотри, Костя, какую птицу нам прислали для оказания поддержки и помощи, ага! Дрозд называется. Личный писарь начальника штаба капитана Крылова. Чтобы с гранатой на танк! Прямо кино... Не знаю принять эту птицу или отправить обратно. Он же все танки испортит своими гранатами.

- Пусть... повоюет...

У Дрозда как будто мурашки по спине пробежали, когда он услышал хриплый, срывающийся на шепот голос. Слова Бакурский выговаривал с трудом, каждое отдельно, словно отрезал одно от другого.

- Как думаешь, Афоня? Отправить его обратно в штаб, или как?

- Или как. Двух человек не хватает. Хай у нас попасется.

История с Дроздом уже поднадоела Афонину. Его сейчас интересовали две пачки "Беломора", красовавшиеся на плащ-палатке. Вообще-то Афонин предпочитал махорку. Папиросы, в какую цветастую пачку их ни одень, против махорки не тянут. Но когда нет ничего другого, и им будешь рад.

- Ладно, пасись у нас, - согласился Опарин.

И Дрозд стал пастись в расчете Ракитина. Он смахнул пыль с ящика из-под снарядов и, насколько это было возможно, попытался усесться на неструганные, шершавые доски так, чтобы не схватить занозу. Все его имущество в беспорядке лежало на плащ-палатке, но он не стал его сейчас собирать. Чувство бессилия и беспомощности, угнетавшее несколько минут тому назад, исчезло, и сейчас его захлестывала накатившая волна гнева и злости.

Как раз, в это время, Афонин и хотел спросить про папиросы, но не успел. А то выдал бы ему Дрозд и Беломорканал и все остальные каналы, которые знал. Но, с другой стороны, может быть, лучше, если успел бы спросить. Но случилось так, что Бакурский опередил.

- Ты... правда... Дрозд?.. - спросил он, не особенно доверяя Опарину.