День денег

– Это прямо беллетристика какая-то! – поморщился Писатель, тонко чувствующий безвкусицу в литературных и жизненных сюжетах (потому отчасти, что в своих коммерческих произведениях строго соблюдал законы безвкусицы). – Не хватает финала: он выигрывает, едет лично доставить свой билет и получить деньги, в поезде у него крадут бумажник, в котором ничего, кроме билета, и нет.

– Или, – подхватил Парфен, желая показать, что и его ум способен на творческую фантазию, – получает выигрыш, решает поменять на доллары и его обманывают жулики, оставив без копейки.

– Или, – соревновался Писатель, не желая уступить, – он умирает тут же, у экрана телевизора, как только узнает, что выиграл.

– Да ну вас, – обиделся Змей. – Я вам про живого человека рассказал, а вы начинаете про беллетристику какую-то. Я могу и один к нему сходить, вот в этом доме он живет, – указал Змей на старый облупленный дом, первый этаж оштукатуренный, второй – деревянный.

– Иди, – сказал Парфен, отдавая ему деньги.

И Змей ушел.

– Вот сейчас он поднимается, – сказал Писатель.

– Юрьев открывает дверь, – сказал Парфен.

– Змей говорит ему, что хочет дать ему три тысячи долларов, – сказал Писатель.

– Юрьев ничего не понимает.

– Змей объясняет, как умеет.

– Юрьев начинает понимать. Он в первую секунду радуется: удача пришла.

– Но тут же до него доходит смысл: нет, это не удача, а суррогат удачи!

– И он страшно кричит на Змея. Ему не надо подачек, он играет с судьбой в честную игру!

– Пошел прочь, кричит он и норовит столкнуть Змея с лестницы.

– Тот спускается, на ходу придавая лицу спокойное выражение.

– Нет, выражение легкой досады. И говорит: его нет дома.

И как только Парфен с Писателем закончили этот свой ернический диалог, из-за угла дома показался Змей с выраженьем легкой досады на лице.

– Его нет дома, – сказал он.

– Какая жалость! – воскликнул Парфен. – Может, сходим на работу, в филармонию?

– Не надо. Там эта… Соседка там… Сказала, что он в больнице.

– Тем более! В больницу к нему пойдем!

– Ты дослушай! – рассердился Змей. – Он в больнице, да. А в больнице отделения разные, так или нет? Морг в том числе. Он в морге, в общем.

– Тогда… – начал было Парфен, но Змей с такой обидой посмотрел на него, что он умолк.

– Ладно, – сказал Писатель. – Ходим, ходим, а время обедать. Давайте купим пожрать чего-нибудь и пойдем, Змей, к тебе. Закусим, выпьем слегка.

Так они и сделали. То есть купили по дороге колбасы, сыра, хлеба, бутылочку водки – и вот они дома у Змея, в уютной его комнатушке.

Змей полез под кровать. Шарил. Вылез. Осмотрелся.

– Что? – спросил Парфен.

– Тю-тю.

– Что – тю-тю? – заорал Писатель.

– Нету денег…

Глава восемнадцатая,

в которой Писатель и Парфен обличают Змея, ибо Писатель с досадой подумал, что надо было быстрее хватать эти деньги и нести домой – на радость жене и дочерям, он тосковал, что не увидит теперь их счастливых лиц… с другой стороны, дочери стали до того отчужденными, что, пожалуй, элементарного человеческого чувства признательности выразить не пожелают, так как слишком это для отца большая роскошь, обойдется, впрочем, нет смысла заранее огорчаться – денег-то нет; а Парфен признался себе, что втайне с самого момента нахождения денег представлял себе, в каком изумлении вытянется лицо жены (и без того достаточно вытянутое), а он не сразу, нет, не сразу выложит эти деньги, он сначала скажет, что губернатор вскорости покинет губернию и решил напоследок всех помощников щедро одарить – и даст ей тысячу, когда же она наохается и наахается, он скажет, что давно пора бы к чертям собачьим сменить мебель, она возразит: на это тысячи не хватит, он скажет: «Почему тысячи? У меня еще есть!» – и начнет вынимать деньги, раскладывая их на широкой супружеской постели (он почему-то эту сцену в спальне представил), и жена вслух будет считать, на глазах сходя с ума от радости, – и вот уже вся постель застелена купюрами, они берут их в охапки и осыпают себя, а потом обнимаются и… – но тут Парфен подумал с тоскою, что, увы, пусть подло это, но не жене хотел бы он эти деньги бросить к ногам, а той женщине, которая ушла от него, с нею хотел бы он обняться и… – но денег-то нет!!!!!!!!!!!!!!!!!!!

– Ты лопух, – сказал Змею Писатель.

– Ты просто идиот, – констатировал Парфен.

– Ты нарочно это сделал! – заявил Писатель.

– Ты, может, их перепрятал? – заподозрил Парфен.

– У него на это не хватило б ни времени, ни ума, – отверг Писатель.

– В таком случае его убить мало! – приговорил Парфен.

– Ты абсолютно нищий духом человек, а еще в Евангелии сказано, что у неимеющего отнимется! – заклеймил Писатель.

– Ты козел, – втолковывал Парфен.

– Ты один раз в жизни в руки получил счастье, но, поскольку оно для тебя в диковинку, ты сумел все сделать для того, чтобы это счастье уплыло из твоих рук! – объяснил Писатель.

– Ты урод, – изгалялся Парфен.

– Ты еще в детстве поражал меня своим неофитством и нежеланием развивать свой ум и интеллект! – огорчался Писатель.

– Ты мундук! – неистовствовал Парфен.

– Ты е. п., ш. т., г. с., в. д. е. к.! – не выдержал Писатель.