День Дьявола

Но она уже придумала, говорила она. Надо поднять дом на сваи. Это не поможет, убеждал я. Когда арктические льды растают, говорил я ей, вся страна начнет накреняться вдоль оси где-то в районе Дерби. Север поднимется, юг уйдет под воду. Еще пара-тройка десятилетий, и я буду добираться до работы на веслах, говорил я. Лучше уехать отсюда при первой возможности.

Она могла бы заметить, что шутки подобны крышкам на глубоких колодцах, хотя никогда не спрашивала, счастлив ли я. Вероятно, потому что знала, каков будет ответ.

Всякий раз, когда мы говорили с Кэт об Эндландс, она представляла мою прежнюю жизнь на ферме так, будто все это осталось навсегда в прошлом. Да, здесь мило и симпатично, ведь прошлое не может быть другим, правда? Но она сама здесь будет играть роль гостьи, и не более того. И ферма – никоим образом не то место, где она могла бы жить. Но когда она увидит Эндландс, она изменит свое мнение. Она почувствует, как бесценно это место. Так же бесценно, как дитя, которому предстоит появиться на свет к следующему сбору урожая.

&

На проселочной дороге Отец выжал газ и ударил обручальным кольцом по рулю.

– Глянь-ка, Джон, нет ли там моей зажигалки, – сказал он, и я, копаясь среди старых чеков и пластиковых пакетов, валявшихся на приборной доске, наткнулся на коробку разрывных пуль, купленных им у Хейлвуда.

– Господи, Отец, на кого ты собираешься охотиться с ними?

– Я видел оленей в пустошах, – ответил он.

– Оленей? – переспросил я. – Ты уверен? Я думал, они давно уже ушли отсюда.

Сам я не видел оленей в этих местах с тех пор, как закончил школу.

– Что плохого в том, что на пастбищах есть олени? – спросила Кэт. – Я не понимаю.

– Мы не можем допустить, чтобы они приближались к овцам, милая, – ответил Отец. – Они разносят заразу. У меня уже есть больное животное, и я не хочу, чтобы заболели другие.

– И что вы будете с ними делать? – продолжала спрашивать Кэт. – Отгоните их?

Отец взял у меня зажигалку, которую я нашел под пачкой старых эвкалиптовых леденцов от кашля.

– Боюсь, это будет нечто более окончательное, милая, – ответил он.

– Вы хотите сказать, что убьете их? – уточнила Кэт.

– Угу, – ответил Отец. – Так будет лучше всего.

– Разве они ничьи?

– Ничьи или чьи-то, – отозвался Отец, – от них придется избавиться.

Он переключил скорость и, закашлявшись, стукнул кулаком по груди. Стало быть, легкие снова дают о себе знать. Каждый год в это время кашель возвращался, как исландские гуси на Брайардейльские топи, пока снег не погонит их дальше на юг.

– Ты что, с таким кашлем отправишься в пустоши? – с недоверием спросил я.

– Правда, Том, кашель нехороший, – поддержала меня Кэт.

– Бывало и похуже, и ничего, выжил, – отмахнулся Отец.

– Пусть так, – настаивал я. – Но все-таки сходи к врачу. Наверняка ты сможешь записаться на завтра наутро, перед похоронами.

– У меня слишком много дел, – ответил он.

– А почему бы Джону не позвонить? – сказала Кэт. – Он договорится, чтобы доктор приехал к вам.

Он кинул на нее взгляд и слегка качнул головой. Врачей он не любил. Так было всегда. Единственный врач, посетивший ферму за последнее время, был тот, что объявил о смерти Старика.

– Со мной все в порядке, – заявил он, доставая из-за уха самокрутку и закуривая.

Лицо и волосы у него всегда пахли табаком. А еще соломой и сладковатой смесью отсыревшего дождевика и пота. Этот крепко настоявшийся дух так глубоко въелся в него, что, даже после того как он долго тер руки и лицо куском карболового мыла в раковине на кухне, его кожа почти сразу же снова начинала источать все ту же смесь запахов, и я не сомневался, что и в переполненном людьми помещении смог унюхать бы его через минуту.

По салону поплыл табачный дым. Отец зашелся в грубом кашле и только тогда опустил стекло. Он всегда слишком много курил, но в это время года, похоже, самокрутка постоянно была при нем. В октябре начинается очередной цикл воспроизводства овец, будущее стада зависит от очень многих вещей, и большинство из них он не мог контролировать. Овцы должны пережить весну и лето, не утонуть в топях и не подцепить болезнь, сено в амбаре должно хорошо дозреть, баран должен рваться покрыть овцу, а овца – быть готовой к спариванию. Но те проблемы, которые были ему подвластны, как, например, олени, решались быстро.

Он снова закашлялся, и Кэт слегка толкнула меня локтем. Но уговаривать его показаться врачу было бесполезно. Жизнь в долине делала незлобивых людей упрямыми, а пожилых превращала в стариков. Особенно осенью.

Я по себе это вижу. Заметил за последние несколько лет на День Дьявола и при Загоне. Адам смеется над моей согбенной спиной и называет меня дедушкой. Не дают покоя суставы, и я вчитываюсь в этикетки на тюбиках с разными снадобьями в надежде, что они принесут обещанное облегчение. Болит то в одном месте, то в другом, боли возвращаются, как будто им от меня что-то нужно. Старик об этом всегда говорил.