День Дракона

Федосеев пролистал книжечку, протянул ее Ундеру и совсем другим, по-настоящему дружелюбным, тоном спросил:

— Так что в свертке-то?

Руку с пистолета он убрал. Его напарник — тоже.

— Сабли, — ответил Витольд.

— Настоящие?

— Конечно.

— Посмотреть можно?

Ундер пожал плечами, присел на корточки, развязал стягивающие сверток ремешки и развернул брезент.

— Вот.

— Они в ножнах, — разочарованно протянул полицейский и, проведя пальцем по украшенной причудливой гравировкой гарде, поинтересовался: — Старинные, что ли?

— Старинные, — подтвердил Витольд.

— Дорогие?

— Не дешевые.

— И ты ими… э-э… — Полицейский никак не мог подобрать нужного слова.

— Фехтую, — подсказал Ундер. — Они дорогие, но я ими фехтую.

— Сломать не боишься?

— Они созданы для боя, — тихо ответил Витольд, завязывая сверток. — Без него клинки умирают.

Федосеев не нашелся, что сказать. Зато его напарник, который не проявил особого интереса к старым саблям, кивнул на шрам:

— В клубе заработал?

— Да.

— И продолжаешь фехтовать?

— Мне нравится.

— Когда лицо режут?

Ундер поднялся на ноги, поправил рюкзак и посмотрел на полицейского… не угрожающе, не агрессивно, но так, что тому снова захотелось положить руку на пистолет.

— Я мастер спорта по фехтованию и кандидат в сборную России, — негромко сообщил Витольд.

— ОК, парень, — примирительно произнес Федосеев. — Мы не хотели тебя обидеть. Можешь идти.

Для большинства из нас московское метро — просто транспорт, довольно быстрый и достаточно удобный. Кто-то пользуется им постоянно, кто-то от случая к случаю, а некоторые при упоминании о подземке презрительно кривят губы. Но вряд ли в огромном мегаполисе можно отыскать хотя бы одного человека, который бы никогда не спускался по эскалатору и не мчался в трясущемся вагоне по мрачным тоннелям большого города, не пересекал московские пещеры из конца в конец. Большинство из нас не задумывается, что метро — часть нашей жизни. И уж совсем немногие понимают, что для некоторых подземка и есть жизнь, а точнее — центр их личной вселенной.

Их солнце — электрические лампы и фонари поездов, их небо — бетонные своды, а горизонт — выложенные плиткой стены. Их тишина — шум, а покой — несколько часов без пассажиров, когда по станциям проносятся ремонтные и грузовые составы. Жителей подземелья мало по сравнению с общим количеством горожан — и очень много, если их просто пересчитать. Они почти незаметны. Машинисты и дежурные по станциям, полицейские и рабочие, торговцы и музыканты, попрошайки и карманники. Повелители и слуги подземелья. Жители города под городом. Люди… и не только они.

Шуму-Шуму Витольд заметил, едва поднялся по эскалатору в вестибюль станции. Старуха обедала, или завтракала, или просто ела, потому что она не разделяла приемы пищи и не выбирала меню исходя из времени суток: искала еду, только когда испытывала голод. Шума-Шума стояла у стены и жевала булку с вареной сосиской. Дешевый соус, жидкий, бурого цвета, стекал по пальцам и капал на пол, но старуху это обстоятельство не смущало. Вряд ли она вообще замечала, что испачкалась. И прохожие старались не замечать, отворачивались, ускоряли шаг, торопливо проходили мимо. Кому интересна жующая нищенка? А Шума-Шума ничем не отличалась от бродяг, периодически появляющихся в московских подземельях. Она носила длинную юбку, когда-то цветастую, похожую на те, что так любят цыганки, а теперь просто грязную, стоптанные кроссовки, серую водолазку, надорванную на шее, кофту грубой вязки и красную бейсболку, козырек которой хранил отпечатки грязных пальцев. Рядом со старухой безучастно стоял мальчик лет девяти, белобрысый, круглоголовый, с сонными туповатыми глазами. На нем были длинные, до колен, шорты, сандалии на босу ногу и грязная футболка с полустершейся от стирок физиономией зубастого мультипликационного героя: то ли адский сатана, то ли робот-трансформер.

Со стороны могло показаться, что жадная старуха оставила ребенка без еды, однако на самом деле мальчику пища не особенно требовалась. Он был ненастоящим.

Голем по имени Шнырек.

— Привет. — Витольд улыбнулся. Шума-Шума прищурилась. Узнала. Откусила от бутерброда еще один кусок, прожевала и сообщила:

— Хороший день выдался.

Она никогда не здоровалась.

Шнырек скользнул по молодому чуду безразличным взглядом и отвернулся.