День другой – кошмар все тот же

Я ждал, когда их кулаки начнут долбить по двери, а голоса – звать меня с той стороны. Их там была целая толпа. Они могут все вместе навалиться на дверь, и та не выдержит. Они заберут меня вниз. Когда я окажусь там, в мире мертвых, будучи живым, то это будет неправильно. В корне неправильно. Такой парадокс может разрушить привычный мир раз и навсегда.

Я не знаю, как живут шизофреники и сумасшедшие, понимают ли они, что спятили, понимают ли, что видят галлюцинации? А если понимают, то как к этому относятся? Мне хотелось заорать во весь голос, выскочить в ночь, бежать по улице, плакать и кричать.

Я ждал, не двигаясь, будто примерз к полу.

Звуков из шкафа больше не было.

Не знаю, сколько времени прошло.

Когда рассвело, я заверил себя, что это мне приснилось, но решил повесить замок на ту дверь. Огромный замок. А лучше два. Или вообще заколотить дверь досками и замазать цементом. Похоронить, как Настю.

Если бы я так и сделал, то уже был бы мертв. Хотя смерть была бы более милосердна. Если, конечно, смерть не выглядит так, как то, что я увидел там… Это страшнее, чем ад. Хуже, чем вариться в котле и терпеть издевательства чертей.

Там внизу правят не физические страдания. То, что там живет… будет вернее сказать не живет… оно жрет твою сущность, выедает душу, как яйцо вкрутую.

Казалось, что кто-то наблюдает за мной, стоит за спиной и смотрит в затылок. Я постоянно оборачивался. На периферии зрения мелькала едва уловимая тень. Я чувствовал, что кто-то сидит в той комнате, куда я перетащил всю мебель. Когда заглядывал туда, то находил только завалы из старых кресел, столов и тумб. Тогда мне казалось, что неизвестный уже на кухне, стоит за холодильником и хихикает, зажимая ладонью рот. Я шел на кухню и проверял. Надо ли говорить, что там никого не было?

Доктор, оно ранило мою душу. Это как съесть бутерброд со стеклом. Осколки ранят кишки, и ты издыхаешь от кровотечения. Тут что-то подобное. Нечто продвигается в душе все глубже и глубже, оно разрывает мой разум. Я вижу такое, о чем лучше не рассказывать. Теперь я понимаю, почему дедушка Алины покончил с собой.

Он тоже входил в эту дверь.

Как и я.

Но то было позже, сначала я, как полный идиот, как ни в чем не бывало пошел на работу. Сонный и уставший.

Директор сразу заметил, что я плохо выгляжу. Он отправил меня домой на больничный. Вот каламбур. Когда ты хочешь домой, тебя хрен кто отпустит, но, когда ты боишься дома, как голодного людоеда, тебя затолкают туда силой.

У подъезда я стоял не меньше часа, раздумывая, что мне делать. Сбежать, сесть на поезд до родного поселка, потом позвонить Алине и попросить отправить вещи с транспортной компанией. Я бы даже заплатил ей за это.

У дома стояла полицейская «газель». Дверь в подъезд была открыта, рядом торчали соседки, они что-то обсуждали, перебивая друг друга. Их лица были настолько сморщенными, что можно было варить из них настойку полыни.

Потом из подъезда вышел мужик, который жил на седьмом этаже, – Палыч. Не знаю, это отчество или прозвище, но он сам так представился. Я много раз видел его гуляющим пьяным по двору, и он часто стрелял у меня сигареты, хотя я говорил ему, что не курю. Он заметил меня, подкатил и попросил сигарету. Я спросил у него, что случилось, почему полиция и по какому поводу разворчались соседки?

Честно, я удивился его осведомленности, с виду он был алкаш алкашом, которому было все до лампочки. Оказалось, что его мамаша, с которой он жил уже лет так сто, была та еще сплетница, они с подругами целыми днями перемалывали кости соседям и обсуждали, что творится на районе. Палыч рассказал, что произошло за последние дни в нашем доме.

Соседка сверху во время внезапной вспышки ярости схватила годовалую дочь из кроватки и со всей дури швырнула ее в закрытое окно. Тело девочки пробило стекло и, пролетев восемь этажей, рухнуло на асфальт. Палыч сказал, что девочка еще кричала, когда ее тело обнаружили. Но кричала недолго.

Я вспомнил сверток, упавший за окном, и мне стало дурно. Это произошло прямо у меня на глазах. Получается, я последний, кто видел эту девочку живой.

У меня зазвенело в ушах. Я больше не слышал, что говорит Палыч, потому что вспомнил Ярика. Маленького Ярика. Как же я скучал по нему! Как мне его не хватало! Он был дома, наедине с мамашей, сукой изменщицей, которая тоже могла сойти с ума и выкинуть его в окно, просто потому что ей приспичило. Мне стало очень больно от осознания беспомощности моего сынишки перед внезапным сумасшествием его мамы. Я, кажется, даже заплакал.