Но потом его мать, Бранка Долинар, родила Бруно, которого отец Ивана зачал перед самой смертью – красное вино полезно даже для этого. Ивана оторвали от материнской груди, хотя грудей-то на самом деле было две. Как он ни орал, но получал только коровье молоко. Пустышек после войны не было, так что приходилось сосать свои маленькие пальчики.
Через несколько лет Иван отомстил брату за то, что тот оттеснил его от материнской груди: он без конца мучил Бруно – дергал за нос, за уши, бил по голове. Для него не было ничего мелодичнее криков малыша. Но Иван не был злым, он просто обращался с мальчиком как с музыкальным инструментом, попавшим в его временное владение, органом, с помощью которого Иван учился настраивать клавиши. Но разве музыка – это не красота контроля и упорядоченности? Остаток дня Иван обнимал Бруно, складывал для него бумажные самолетики, угощал конфетами, украденными из местного магазинчика. Но когда Бруно уже готов был взять конфетку, Иван отдергивал руку и дразнил малыша, а сам тем временем лез на темный чердак, подманивая тянущего ручонки Бруно шоколадкой. Как только братишка оказывался на чердаке, Иван запирал его и оставлял плакать в темноте. Иван наслаждался пронзительными криками, которые извлекал из горла малыша, но вскоре открывал дверь, извинялся и обещал взять Бруно с собой на рыбалку.
Они часто ходили на маленькую речушку, протекавшую через Низоград, и усаживались на илистый берег под плакучими ивами. Ивану казалось, что рыба ужасно скользкая и до нее неприятно дотрагиваться, а Бруно, наоборот, нравилось снимать ее с крючка, накалывать на палочку и запекать на костре, который разводил старший брат. Под тенью дерева они были как маленькие индейцы: ели, курили высушенные ивовые листья. Бруно ловил жаб голыми руками и смеялся, оттого что они похожи на лысых толстых старичков.
Когда мать уходила за покупками, она просила Ивана посидеть с братишкой, но он воспринимал ее просьбу слишком буквально и сидел на плачущем малыше. Мать била Ивана за то, что он бил Бруно, а Иван, затаив обиду, бил мальчика снова и снова, а потом давал ему цветные карандаши, которыми Бруно рисовал лягушек и рыбу.
Мать боялась, что Иван, возможно, слегка отсталый, поэтому отдала его в школу на год позже. Иван был одним из самых крупных мальчиков в классе и хотел быть самым сильным. Он душил одноклассников, но это была не тупая драка, а диагностическая проверка: если у противника иола кровь носом, Иван сообщал несчастному, что тот страдает анемией, и предлагал в качестве лечения облизывать ржавые трубы. Иногда, если Ивана особенно беспокоило здоровье кого-то из мальчиков, он тащил его к проржавевшей трубе, идущей вдоль здания школы, и заставлял лизать ее прямо при нем. Если после того, как Иван разжимал хватку, соперник слишком долго задыхался, Иван говорил мальчишке, что у него астма, и рекомендовал подводное плавание для укрепления легких. Иван рано продемонстрировал способности к медицине, и в известной мере его методы диагностики и лечения соответствовали уровню здравоохранения тогдашней Югославии. Иван и сам испытал на себе все «прелести» югославской медицины: во время вспышки гепатита в соседнем районе доктор вонзил ему в правую ягодицу здоровенную иглу, а медсестра зажимала мальчику рот рукой, чтобы он не испугал криками пациентов в приемной. Игла достала до кости, а доктор продолжал давить, вгоняя ее дальше, поэтому задница болела потом еще целый месяц после укола. Иван считал, что делает мальчикам добро. Он предлагал им конфеты (свое лекарство от кашля), подтягивал их по математике, подсказывал правильные ответы на экзаменах.
Ивану хотелось проявить себя в каком-то серьезном деле, и однажды он подложил камни на рельсы и, спрятавшись в колючих кустах, ждал, когда из-за поворота покажется поезд, выбрасывающий облачка пара. Дыхание Ивана участилось, он думал, что состав сойдет с рельсов и все пассажиры, махавшие белыми и красными платочками, погибнут. Иван жалел их, но убирать камни было уже слишком поздно. Но поезд только чуть-чуть тряхнуло. Однако Ивану и этого было достаточно. Он трепетал, гордясь тем, что обладает такой большой властью. После того как железные колеса преодолели препятствие, на рельсах остался белый порошок, похожий на муку.