День гнева

Но вот три репродуктора объявили, что поезд прибывает, и общественность, вздохнув с облегчением, подняла вверх флажки и гладиолусы. Гости высыпали из вагонов точно так же, как по дороге на фестиваль, — шумно, весело и многолико. Они сразу смешались с хозяевами и превратили установленный на перроне порядок в полную неразбериху. Кузятинцы задарили их цветами и фруктами, они нюхали, жевали, показывали на часы, что-то кричали и в отчаянии, что их здесь не понимают, хлопали себя по бедрам и поднимали к небу глаза. Наконец, очень высокий и очень кудрявый молодой человек, в котором Сева-Севастьян узнал Джея Риверса, сложил руки в умоляющем жесте и произнес, как заклинание, имя Семар. Тогда все всё поняли, и между молодым человеком и Ларисой Семар образовался узкий коридор, и, увидев Ларису, Джей Риверс закричал от восторга так, как не кричал даже в Лас-Вегасе, когда завоевал первый приз. А потом заговорил быстро-быстро, обращаясь уже не к ней, а к Кузятину, и где-то к середине речи подоспел переводчик и тоже заговорил быстро, но, к удовольствию кузятинцев, понятно.

— Мы все о вас знаем, — говорил переводчик тоном Джея Риверса, — мы знаем, что вам пошла вторая тысяча лет и строители до сих пор находят в земле украшения ваших славянских красавиц, — кузятинцы удивленно переглянулись, но возражать не стали. — Мы знаем, что Кузятин стоит на семи дорогах… простите, холмах… простите, ветрах, — переводчик раскраснелся в поисках русского эквивалента, — в общем, в центре событий, и за последние сто лет вы совершили такое, чего не упомните и за тысячу. Вы всегда оставались верны себе, из всех передряг вышли с честью… в общем, вы такие же, как они, и как они, как они…

С этими словами длинный Джей воздел над толпой руки-семафоры, и все высыпавшие на перрон чехи, французы, австрийцы тоже подняли руки, потому что им понравился Риверс и речь, которую он сказал, хотя они в ней мало что поняли. Но так бывает: диктор, к примеру, на телевизионном экране что-то старается, говорит, а звук выключен, но так она по-доброму вам улыбается, что вы тоже улыбаетесь ей в ответ из кресла напротив неизвестно почему и для чего. И не надо объяснять. Есть вещи, которые невозможно объяснить. А Джей Риверс тем временем прошел по узкому коридорчику к Ларисе Семар, погладил ее расчесанные по случаю митинга волосы, и всем чехам, французам и австрийцам тоже захотелось их погладить, но желающих было слишком много, а Лариса Семар одна. Потом англичанин снова заговорил, обращаясь к Кузятину:

— Нам все пропела о вас эта девочка Семар. Она пела на всех подряд московских сценах от Лужников до Большого театра и перед каждым выступлением обязательно представлялась: Семар из Кузятина. Забавные все-таки дают у вас девочкам имена. — Прищурился Джей Риверс, прищурился вслед за ним переводчик. — Но это даже хорошо, это помогло нам ее разыскать. Знаете, что она пела? Она пела о радостных пассажирских поездах и недовольных судьбой товарняках и… восьмиклассниках, которым учительница Маргоша, — весь Кузятин может присягнуть, что переводчик сказал именно так, — учительница Маргоша не позволяет писать сочинения в стихах. И о Севе-Севастьяне, мальчике с большим, но нерешительным сердцем она тоже пела, и, если хотите знать, каждый из нас подумал, слушая эту девочку Семар, что и в его жизни была своя Маргоша, свой Сева-Севастьян и пес Бурбон тоже, конечно, был…

А вот Бурбона лучше было не вспоминать. В эти самые минуты он изнывал от любопытства и безделья, сидя по приказу хозяйки по ту сторону перрона. Но когда он услыхал свое имя, он ринулся прямо к Джею Риверсу, расталкивая общественность и лотки от ресторана «Полет». Он добрался до короля тяжелого рока и по обычной ласковой своей привычке поставил лапы ему на плечи и дружески облизал лицо. Лариса попыталась образумить пса, сказала что-то понятное только им двоим, но ньюфаундленд, питавший, как видно, слабость к людям талантливым, не собирался Риверса выпускать. Тогда Лариса подошла к ним вплотную и начала петь прямо в лохматое ухо Бурбона, и он снял одну лапу с плеча Джея и переложил ее на плечо Ларисы, а потом поднял морду к синему августовскому небу и начал подвывать хозяйке с чувством, толком, расстановкой, и Джей Риверс тоже не выдержал и запел.

Так они стояли втроем — Джей Риверс, пес Бурбон и кузятинка Лариса Семар — и пели каждый на своем языке и все об одном, а кузятинцы, чехи, французы, австрийцы смотрели на них и улыбались, и городская администрация улыбалась, потому что, несмотря на неразбериху, митинг удался, потому что так и должны общаться люди, так и будут они общаться, если не произойдет глобальных катастроф на Земле.