День гнева

Маритон задумался. Живя ещё во времена, когда не была построена темница душ под названием «Аурэлянская Информократия», а сам Аккамулярий был мальчонкой, можно встретить неисчислимое множество государств, которые просто поражали политическим разнообразием, хотя и прибывали в одинаковом диктате олигархии и плутократов. Но со времён восхождения к власти Апостолов вся информация о других странах перестала поступать в массы, так как «может отвратить сознание народа от любви и почитания собственных Государственных Систем, что чревато его оскудением», как утверждают сами Апостолы. И всё-таки Маритон помнит одну страну, которую запомнил во времена путешествий с родителями.

— Знаешь, душа моя, я бы скрылся на севере, в горах, которыми правит Альпийско-Северо-Итальянская Республика, — в глазах промелькнул свет давней ностальгии по ушедшим временам.

— А что это за край?

— Он простёрся на севере и граничит с нашим гнилым государством. Это детище древнего и очень влиятельного движения «Лига Севера», которая во времена Великой Европейской Ночи смогла добиться независимости. — Чуть вдохновенно отвечает Маритон. — Это самый настоящий край свободы и воли. Я был там, вместе с матерью и отцом.

— Отец и мать? — удивилась напарница. — Они у тебя были?

— Да. Я один из тех, кто застал времена, которые тут называют «варварскими». Был с ними… до тех пор, когда нас не разделили, «во имя будущей социальной стабильности».

— А почему ты мне об этом не рассказывал?

— Прости, тяжело вспоминать. Когда власть перешла к «умственной элите», наверху посчитали, что моя тяга к родителям губительна и препятствует нужному развитию. Нас разделили и отправили их на границу жить. Мне тогда было меньше десяти лет, но тот момент я запомнил на всю жизнь.

— Стой, не вспоминай дальше. — Девушка склонила голову и снова легла на плечо Маритона, прижалась к мужчине, как котёнок, который ищет теплоты, томно попросив. — Лучше расскажи мне про тот свободный край.

— Да что рассказывать. Там люди могут говорить, о чём захотят, не опасаясь рабства. Если захотят, то могут выйти на митинг и потребовать от власти то, что сочтут нужным. Там люди живут в семьях и не боятся, что за проявление любви их отправят в тюрьму. — Сухое перечисление фактов неожиданно перешло в акт восхищения. — А какие там города, Анна. Перед Альпами, это горы такие, стоят могущественные и изумительные мегаполисы. А в самих горах есть вырезанные прямо в скалах целые города, с многотысячным населением. Все люди радушны и добры, потому что чувствуют себя свободными. Там нет програманнств, вместо него гражданство.

— Как же так? — удивление дамы не знает предела. — А как у них распределяются права и обязанности?

— У них никого распределения. У всех права одни и обязанности тоже. Они все есть в конституции.

— Действительно, чудесный край, — тепло констатирует девушка и прижимается к парню ещё чуть сильнее, словно пытаясь зарыться в нём, как домашняя кошка, ищущая надёжного любящего плеча и защиты.

Маритон кладёт на плечо девушку грузную руку и обнимает её, даря теплоту и хоть какую-то заботу. Аккамулярий прекрасно знает работу Системы по Вынесению Судебных Решений и от неё далеко не в восторге. Полностью подавленный, не имеющий прав, суд, представляющий собой лишь подчинённую структуру Полиции по Выслеживанию Вирусных Членов Общества. Так как «суд должен осуждать всякое проявление неподчинения Государственным Системам, он становится, подчинён ПпВВЧО, так как данная Полиция способна направить судейскую волю в правильное русло», как повествует одна из бесчисленных государственно-образующих директив. Можно ещё удивляться, как суд вообще оставили, ибо большинство полномочий, по решению судьбы попавшихся на преступлении лежит на Системе Общественного Порядка, то есть полиции. Так как доказательства вины железные, как уверяют сами полицейские, нужда в судебной системе практически отпала, кроме тех моментов, где нужно поддержать фикцию справедливого разбирательства, чтобы не будоражить просвещённую общественность излишней суровостью карательных структур.

— Маритон, — тихо обращается девушка. — Скажи, а что бы ты сейчас хотел?

— Всё, что я хотел на протяжении последних лет жизни, практически точь в точь сбылось, — довольно ответил Аккамулярий и протёр электрический алый глаз.

— И что же это?

— Я сижу рядом с тобой и обнимаю тебя. О большем я и мечтать не смею. Только вот, не в тюрьме я себе это представлял.