День гнева

— Могли бы вы рассказать что-нибудь о себе? Вы всё-таки, теперь один из нас, — перетягивая бинт на ноге, говорит парень. — Познакомились бы, помогли бы вам. Всё же лучше сейчас начать знакомство, позже может быть неуместно. У нас не особо жалуют тех, кто не любит… быть в коллективе.

До Маритона доходит, что этот парень не замолчит и поэтому сам спрашивает, что первое приходит в голову:

— Вы священник старого Бога?

— Ох, — улыбнулся мужчина. — Так теперь называют Христа. Что ж, если вы говорите о триедином Боге, то тогда меня можно назвать священником. — Перейдя к следующей ране на ноге, отвечает. — Да, я настоятель этого храма.

— Как вы смогли так долго скрываться от инфо-культов? — тяжко спрашивает Маритон. — Как вы не попались им на вид?

— Знаете, они любят держаться поближе к «Проклятому Ковчегу», и тут их практически мы не видим. Да и мы пытаемся всячески скрывать наличие христианской общины на окраине промышленного района. Нам тут не к чему гости.

— А что такое «Проклятый Ковчег»?

— Ваш «Круг Интеллекта». — Смазывая мазью ещё одну рану, молвит священник. — А вы, я так понимаю оттуда. И что же с вами случилось, что вас сюда выгнали, если не секрет?

Маритон тяжело выдохнул, а на глазах появились проблески слёз, готовые снова окропить щёки. И всё же ответ, чугунной фразой, даётся:

— За что? За любовь и человечность. У нас больше нет преступлений, за которые наказывают.

Священник понял, к чему клонит спасённый им мужчина. Поэтому тут же прекратил разговор о наказании, подняв ладонь Маритона и обработав её, залив обеззараживающим раствором нижнюю часть, практически лишённую кожи и перебинтовал её.

— Может, скажите имя?

— Я Маритон УК-115, — нелегко отвечает мужчина.

— «УК-115»? — удивлённо звучит вопрос. — Мы давно перешли на фамилии вместо кодов. А что они, кстати значат?

— «115» это личный номер в отделе на работе. А «УК»… «Упраздняющий Криминал». Особый статус в обществе, показатель борьбы с элементами… которые считаются преступными…

— Понятно. А я Флорентин Антинори. Настоятель этого храма и пастырь всех христиан в городе.

Маритон нахмурился.

— Вы популярная фигура, в высших кругах города. Вас даже ликвидировать хотели, только вот за что? — грузно спрашивает Маритон.

На лице священника проявилась лёгкая усмешка:

— Господь милосердный наделил многих людей в городе стремлением к вере. Я в городе единственный выживший пастырь и мне выпала тяжёлая миссия стать поводырём для людей в это тяжкое время, — без всякого самолюбия твердит Флорентин. — Мы исповедуем веру, идеи, которые не нравятся городской власти, а меня хотят убить потому что считают главой прихода.

— А «Стяжатели Справедливости» ваших рук дело?

— Нет, — с неприязнью ответил священник. — Они называют себя христианами, но таковыми не являются. Это еретики и отступники от Бога. Они практикуют свободную любовь и поощряют омерзительные противоестественные браки. Они террористы, которые стремятся лишь побольше пролить крови врагов, а их свирепость, в том числе и к союзникам, опровергает милосердие, что делает из них язычников.

— Христиане, — выдохнул Маритон. — Как же у вас всё сложно.

— Проще, чем ты можешь подумать, — накладывая повязку на кровоточащее запястье левой руки, выговорил Флорентин. — Что ж, вот практически тебя и подлатали. Осталось только умыть тебе лицо и обработать раны на нём.

Священнослужитель отстранился. Маритон, сквозь тяжесть в мыслях и полнейшую ментальную апатию, попытался отстраниться от мрачных размышлений. Но единственные думы, которые лезут в голову это об этом месте и его настоятеле. Этот христианин не такой, как большинство в Информократии и мужчина видел это. Флорентин не ломится проповедовать с сектантским фанатизмом о Боге, не витает навязчивой мухой, рассказывая взахлёб о вере, как это делают культисты, ищущие лишь славы в подражании самим себе. Антинори же спокоен, кроток и сдержан. Не фанатик веры, не идол для последователей. Пастырь для оставшихся христиан, ведущий их не на бойню, но готовый их защищать до смерти. Не убийца, кромсающий любого, кто может показаться врагом, а милосердный слуга древнего Бога, готовый предоставить кров любому нуждающемуся. Именно таким показался Маритону Флорентин за пару минут общения.

— Вот, — доносится из темноты голос. — Утри лицо. Оно совсем грязное.

Маритон протягивает руку, и хватается за небольшую выцветшую тряпку. Кончики пальцев ощущаю влагу на ней, как холодок бежит по коже. К лицу прикасается мокрая ткань и движение за движением, стирает подсохшие кровь и грязь.

— А кто это? — пытаясь обернуться назад, вопрошает Маритон. — Вон там, на полотнище. Мужчина.

— Это господь наш, Иисус Христос, — печально отвечает Флорентин. — Одно из последних изображений в этом злосчастном краю. Все остальные были уничтожены, кроме одной иконы, хранящейся далеко на севере.

— А зачем оно вам?

— Это наш символ. Христос наш пастырь, ведущий сквозь дебри неверия и океан невзгод. Именно за этим изображением кроется наше единство и наша сила. Это символ, за которым идут люди и под которым начнётся война. Это символ нашей веры.