День гнева

Маритон хватается за маленький листок и вглядывается в безумно удивительное сочетание красок, пролитых на полотно и являющих красивое изображение черноволосой девушки, подтянутой и стройной, с зелёными глазами на фоне широкой картины, изображающей лес, краски которой доносят до смотрящего ощущение аромата ели и свежести.

— Откуда!?

— Ты её выронил, когда нам помогал грузить машины. Я её нашел, но всё забывал отдать. Но скажи, пожалуйста, это из-за неё ты себя ведёшь как разбитый и потерянный человек.

Маритон не роняет ни звука. Он молчит, обдумывая, что может сказать человеку, которому обязан хотя бы тем, что пастырь пары десятков человек даровал ему смысл дальнейшего существования, наградил работой, которая поддерживает теплящуюся жизнь.

— Да, — чугунно отвечает Маритон, не придумывая более изящных слов.

— А почему так? — опрометчиво неосторожно и быстро переходит водитель к вопросу. — Она для вас что-то значила?

— А как вы думаете, Флорентин Антинори!? — вспылил мужчина, показательно разведя руками, неожиданно для священнослужителя исказив лицо, пребывавшее до момента в состоянии эмоции полнейшего безразличия, в лёгком импульсе. — Вы, служитель древнего Бога, скажите, пожалуйста, а может ли для человека значить тот, кто спешит за него отдать свою жизнь? Взойти на голгофу, умереть за правду и другого человека. Для меня Анна значит многое, ибо поступила почти так же, как и ваш Бог — она отдала жизнь, потому что любила. Разница только в количестве, но это не отменяет факт её мученичества. Для меня она многое значит, и я полон скорби от того, что не смог её спасти, вырвать из лап безумцев. И идейное, безумное вороньё заклевало её. Она — моя жизнь, а точнее та, кто её мне дал, вдохнул в мёртвое и жалкое существование. И лишиться её — потерять суть существования. И единственная моя цель — отомстить тем, кто забрал у меня жизнь.

Взрыв эмоций Маритона лишь подтвердил опасения молодого пастыря. Служитель Бога понимает, что мужчина поглощён жаждой мести. Разбитая душа требует крови на алтарь возмездия, требующего только смертей всякого, кто встанет на пути грядущего безумия. Взором серых глаз Флорентин окинул знакомого, почесал бородку и увидел в Маритоне человека, способного на великие свершения и на безумные деяния.

— Пути чувств, дороги по которым нас ведут эмоции — запутанные и порой, ведут нас в жуткие дебри мести и ослепления, сотен печалей и уныния, приводящего в абсолюте к самым жутким последствиям. — Голос Флорентина сделался мягким, но не теряет поучительной нотки, присущей для каждого учителя. — Маритон, друг мой, пойми, прошлого не вернёшь. Никогда. Анна не восстанет из праха до момента Судного Дня и это истина. Никакой местью ты не сможешь вернуть утраченные моменты и тем более счастье. Возмездием и одним желанием убийства ты не вернёшь благодать, а лишь отпугнёшь её. Я не хочу, чтобы ты мучился, а поэтому говорю — месть только роет бездну сущего мрака для души и жестокости. Не дай себе пасть в эту бездну, ибо возврата из неё не существует.

В ответ снова молчание. Маритон не понимает, как можно такое простить, а постулаты веры во Христа, призывающие к прощению не понятны ему. Внутри, когда сознание полнится секундами казни, начинается тряска. Душой овладевает желание собственноручно покромсать всех исполняющих подобные деяния.

Боль, злоба, чувство справедливости и месть — смешались внутри Маритона в единое состояние психики. Полное безразличие к миру — лишь маска, скованная из неприязни и душевной коросты, за которой бушует инфернальное пламя, разъедающее внутреннее состояние. Персональный ад в действии. Пару раз на фоне такого расстройства Маритон думал о кончине жизненного пути через самоубийство, но что-то держит его здесь и когда такая мысль появляется, нечто странное её выбивает, заполняя иными помыслами.

— Нет уж, — вернувшись к подобию спокойствия, парирует Маритон. — Я не позволю этим тварям безнаказанно расхаживать по земле. Само их существование недопустимо, ибо им они оскорбляют здравый смысл. Мне либо смогу с ними расправится, либо я погибну. Так или иначе, я найду способ отомстить за Анну.