День гнева. Новая сигнальная [сборник Литрес]

– Вглядись, – шептал Виктор. – Это у них лучший актер. Симптом. Главная роль.

Лицо погасло. Экран перерезала огненная стрела – трещина. По этой трещине он раздвинулся. Вспыхнула и исчезла надпись: «ПРОЛОГ. В 2100 ГОДУ».

На вершине скалы стояли юноша и девушка. Был рассвет.

Девушка сказала:

– Какое странное лицо там, в музее на портрете. Неужели этот человек действительно был? – Она присела на камень. – Знаешь, я вспомнила легенду. Из самой древней истории. Однажды в Риме разверзлась пропасть. И голос из глубины сказал, что римляне должны бросить туда самое дорогое, что у них есть. Иначе город погибнет. Тогда один молодой воин – его звали Матросов – сказал, что лучшее у Рима – это храбрость его сыновей. И сам бросился в бездну. Помнишь?

– Ты ошиблась, – ответил юноша. – Забыла. Молодого римского война звали Курций. А Матросов – это не легенда. Он был. Он жил…

Началась пьеса…

Таньти с Виктором вернулись на вокзал в десять. Темнело. Они прошлись до второго квартала.

– Ну как тебе понравилось?

Она устало пожала плечами:

– Не знаю…

Она и не думала о пьесе.

Виктор помялся:

– Слушай, что, если завтра съездить в Ленинград? Вечером. Там у меня чудесные парни, друзья.

– Как хочешь.

– А ты как?

– Мне все равно.

Ей действительно было все равно. Глубоко безразлично. Она ведь все наперед знала, как что будет.

Повернули за угол.

Дежурный приплясывал у входа.

Увидев Таньти, он кинулся к ней:

– Слушай, я тебя уже три часа жду. Не ухожу. Тебе радиограмма из космического Центра. Они все живы!

Она взяла зеленый листочек. У нее чем-то заволокло глаза. Ничего не могла прочесть. Не понимала.

Весь огромный мир умолк. И в этой тишине раздавался голос дежурного:

– Они живы. Все пятеро. Понимаешь, они ушли от ракеты и что-то случилось. Они никак не могли вернуться… Обвал или землетрясение. Но теперь все в порядке.

Мир ожил для Таньти. Ударил колокол, и звуки заполнили вселенную. Разом заиграли оркестры в залах театров. Запело напряжение в приборах. Зеленые океанские волны, шурша, накатились на гальку берегов. Заговорили и засмеялись люди.

Слезы брызнули у Таньти из глаз. Она растерянно огляделась.

«Все пятеро… Он тоже жив».

Снова ударил колокол. Мир засверкал светом. Белым серебром луна залила морскую гладь. Биллионы лампочек, ламп и огоньков прорезали там и здесь прятавшийся мрак. На другой стороне земного шара цветы раскрывались под солнцем.

«Все пять человек!»

Лучились глаза влюбленных. Проказничали дети. Кто-то невдалеке пел под гитару.

Таньти обняла дежурного. Поцеловала Виктора. Они ей оба все что-то говорили, говорили…

Потом она легла спать. Ей так хотелось, чтоб скорее прошла ночь и настало утро. Чтоб встать и бежать на работу. Встретиться с друзьями. Познакомиться с тем парнем на пересадочной станции. Еще раз посмотреть чудесную пьесу «Симптом». Чтобы поехать вечером в Ленинград. Чтобы проснуться и опять скорее начать жить.

Операция

В кафе было пустовато.

Мы съели закуску в молчании. Потом официантка в красном платье принесла первое. Она поставила тарелки на стол с таким видом, будто опасалась обжечься о его пластиковую поверхность, и тотчас удалилась, крутя бедрами и бросив испуганный взгляд на сидевшего напротив меня лысого субъекта. И кассирша в белом кокошнике тоже смотрела на него из-за кассы, как на тигра.

– Боятся, – самодовольно сказал субъект, погружая ложку в суп.

– Кого? – спросил я и огляделся.

Он ухмыльнулся, как-то косо глядя в сторону:

– Вот увидите, какой будет обед. Вы еще здесь такого не ели.

На нем был потасканный сизый пиджак из того польского материала, который удивительно празднично и хорошо выглядит все три первых дня носки. Лысину его покрывала поросль белесого пуха, создавая вокруг головы нежное сияние. Через темя и лоб шла длинная тоненькая полоска тускло розового цвета, напоминающая старую царапину.

Я тоже взялся за ложку. Тут мой взгляд случайно упал на зеркало слева, и я увидел в нем, что сзади какой-то гражданин с вытаращенными глазами высунулся из-за портьеры, скрывающей вход во внутреннее помещение, и с тревогой глядит на моего визави. Судя по багровой физиономии, это был директор кафе. Он обменялся с официанткой многозначительным взглядом.

Мой сосед в сизом пиджаке тоже как-то ощутил появление вытаращенного гражданина, хотя и не смотрел в ту сторону.

– Знают меня здесь, – сообщил он. – Я тут в любое кафе приду, и мне нигде вчерашних котлет не подадут… Ну, как суп?