День гнева. Новая сигнальная [сборник Литрес]

Я несколько раз вдохнул свежий ночной весенний воздух. Мне стало лучше. И вдруг в первый раз за этот год я почувствовал уверенность, что, несмотря на все, мне удастся закончить свою работу.

Только бы мне месяц покоя.

Только единый месяц.

VI

Неделю я трудился удивительно. Работалось, как в молодости. Было похоже на бабье лето – последнее могучее развертывание организма перед концом. Я пересчитал еще раз свой вакуум-тензор, переписал в уме главу «Теория спектра» и вплотную подошел к тому, чтоб научиться уничтожать черное.

Потом мне помешали.

Поздним утром вдруг раздался осторожный стук в дверь. Я отворил.

На лестничной площадке стояло унылое долговязое существо в полицейской форме.

– Герр Кленк?

– Да.

Существо подало мне бумажку.

«…предлагается явиться в… для дачи показаний по делу… (после слова „делу“ был прочерк)…имея при себе документы о…»

– Ну хорошо, – сказал я после того, как понял, что это такое, – а когда?

– Сейчас, – пояснил долговязый.

– А зачем?

– …

– Но я еще не пил кофе. Я устал, я небрит.

– …

В конце концов, я оделся, побрился – при этом из-за спешки сильно порезал подбородок – и мы спустились вместе. Городской полицейский комиссариат помещается у нас на Парковой улице. Выйдя из парадного, я повернул налево.

Существо повернуло со мной.

Я остановился.

– Послушайте, это что – арест?

Не больше смысла было бы спрашивать стенку.

В комиссариате мы поднялись на четвертый этаж. По коридору шел полный мужчина в штатском. Он остановился, внимательно посмотрел на меня и спросил:

– Он?

Тот, который меня привел, кивнул.

Полный сказал:

– Посиди с ним. Я скажу Кречмару.

И ушел. А долговязый показал мне на полированную скамью у стены.

Мы просидели минут пять. Потом еще столько же.

Постепенно я начал нервничать. Что это такое? Ни на миг я не допускал мысли, что это связано с пятнами. Если б так, меня пригласили бы не в полицию, и за мной пришел бы не этот унылый. Но что же еще?..

Я оглянулся на полицейского. Он, скучая, грыз ногти.

И тогда дурацкие мысли вихрем понеслись у меня в сознании. Что если меня арестуют и посадят в тюрьму? Хозяйка, естественно, тотчас сдаст комнату другому. Там сделают ремонт, и обнаружится мой тайник с аппаратом… Но могут ли меня арестовать? И вообще, как у нас с этим теперь – опять как во времена Гитлера или иначе? Арестовывают ли просто так, безо всяких причин, или нет? Я ничего не знал об этом. Я не читаю газет и не слушаю радио. Я едва не вскочил со скамьи – такой приступ отчаяния охватил меня.

Наконец надо мной раздалось:

– Кленк.

Я встал. Я чувствовал, что все обречено.

В кабинете на стене тикали большие часы. Из коридора не доносилось ни звука: дверь изнутри была обита кожей. Я вспомнил, что полицейский комиссариат и при фашизме помещался здесь же.

Офицер кончил читать бумаги. Он поднял голову. Ему было немногим больше сорока. Он был блондин с розовым, холеным, даже смазливым и совершенно пустым лицом. С лицом человека, в голову которого ни разу не забредала серьезная самостоятельная мысль. Он ел, то есть пропускал через себя бифштексы и сосиски, допрашивал здесь в комиссариате и спал, полагая, видимо, что всем этим полностью исчерпывается понятие «жить».

Он посмотрел на меня.

– Скажите, вы не были в плену у русских?

– Я? Нет.

– Вам знакомо такое имя – Макс Рейман?

– Нет…

Какой-то вздох послышался из-за занавески. (В комнате была ниша, задернутая занавеской.) Вздох был чуть слышен, его почти что и не было. Но вдруг меня пронзило: Бледный! Конечно он! Это им устроен вызов в полицию. Он должен был быть здесь. Он ощущался. Он был предопределен, как недостающий элемент в таблице Менделеева.

Я чувствовал, как у меня застучал пульс.

Офицер тем временем опять углубился в бумаги. Затем раздалось:

– У нас есть сведения, господин Кленк, что вы занимаетесь антиправительственной пропагандой.

– Я?.. Что вы! Я живу совершенно замкнуто. Это недоразумение и вообще…

Он перебил меня:

– Скажите, вы никак не связаны с коммунистической партией?

– Никак. Я же вам объясняю, что…

Тут я сделал вид, что мне плохо, встал, шагнул в сторону ниши, шатнулся, как бы падая, схватился за занавеску и отдернул ее.

В нише никого не было.

Офицер тоже поднялся обеспокоенно.

– Что такое? Вам нехорошо?

– Нет. Уже проходит. – Я вернулся к своему стулу и сел.

На лице у него нарисовалось подозрение. Он посмотрел на пустую нишу, потом на меня.

– Ну ладно. Можете идти. Но не советую вам продолжать.

– Продолжать что?

Он подал мне какой-то белый бланк.

– Имейте в виду, что вы предупреждены.

– О чем?.. О чем вы вообще говорите?

Но он уже подошел к двери и отворил ее.

– Вам следует знать, что мы этого не потерпим.

– Не потерпите чего?

Дверь закрылась. Я остался один в коридоре, автоматически спустился вниз, автоматически подал дежурному белый бланк, который оказался пропуском на выход.

Итак, сказал я себе, Бледный тут ни при чем. Но мне предъявлено обвинение в том, что я занимаюсь антиправительственной пропагандой. Я!..