Цейтблом покивал:
– Возможно, вы пра… – Потом он оборвал себя, чертыхнувшись. – Ладно, возьмем эту штуку.
Опять мы подняли катушку. Она была такая тяжеленная, что меня удивляло, как он смог один дотащить ее от автомобиля. И главное – ее неудобно было держать, не за что как следует ухватиться.
Метров через триста, когда уже показалось озеро, он снова остановился.
– Подождите минутку.
Мы опустили катушку.
Погода между тем начала портиться. Солнце зашло за неизвестно откуда взявшиеся тучи. Вокруг потемнело. И лес здесь ближе к озеру стал мельче, пустее, безжизненнее.
Цейтблом огляделся.
– Не особенно приятное место. Не особенно подходящее для того, что мне надо сделать.
Я пожал плечами.
– Выбирать, собственно, не из чего.
Но ему в голову пришла новая мысль.
– Да, а что вы-то сами собираетесь делать?
– Я?.. Кончу свою работу и потом тоже уйду.
– И никому не отдадите ее?
– Нет, конечно.
Он вдруг рассмеялся.
– Это вы серьезно?
– Вполне. – (Хотя сам я как-то перестал быть в этом уверен.)
– Тогда у меня к вам есть просьба.
Посмеиваясь, он стал рыться во всех своих бесчисленных карманах, вынимая оттуда какие-то приборчики и устройства, обрывки бумаги, зажигалку, карандаш и всякое такое.
Я уже начал терять терпение.
Наконец он нашел то, что искал. Конверт и листок бумаги.
– Вы сможете опустить письмо?
– Пожалуйста, – сказал я. – Только если это не будет касаться… Одним словом, если это не повлияет…
– Нет-нет. Это относится к моей личной судьбе. Опустите?
– Да.
– Обещаете?
Я кивнул, зная, что действительно опущу. Даже если бы это могло мне повредить. Тут уж ничего нельзя было сделать. Может быть, потому добро так и слабо всегда, что пользуется лишь одним-единственным орудием правды.
Бледный сел на катушку и, пристроив бумагу на колене, торопливо набросал несколько строчек. Задумался, написал еще три, заклеил конверт и подал мне.
– Так сказать, мой последний аргумент.
Теперь он несколько повеселел и безропотно согласился отнести катушку на глубокое место. Затем он вернулся на десяток шагов назад. Брюки у него были по колено мокрые.
– Что же, пора.
Он кивнул.
– Действительно, я уже чувствую себя спокойнее. Страх кончается. – Он усмехнулся. – И, кроме того, я обманул всех.
Я боялся, что последний момент будет самым мучительным, и мне захотелось утешить его. В конце концов, он был лишь жертвой.
– Прощайте, – сказал я. – Мне искренне жаль, что так получается. То есть жаль, что вы стали таким. При других обстоятельствах все могло быть иначе.
Цейтблом снова кивнул. Лицо его, в общем-то мелкое, посерьезнело и на миг приобрело трагическое и даже величественное выражение. Он вынул пистолет, задумчиво и внимательно посмотрел на него.
– Да, страх кончается. – Потом в его голосе появилась нотка приказа. – Идите! Не хочу, чтобы кто-нибудь видел это.
Я повернулся и пошел. Было слышно, как он опять прошлепал несколько шагов по грязи. Затем сделалось тихо, и наконец раздался знакомый мне щелчок. Не сильнее, чем удар клавиши на пишущей машинке…
Я был так измотан, что еле-еле добрался до трамвайной остановки.
Но испытаниям этого дня не суждено было кончиться. Возле нашего парадного входа я сунул было руку в карман, чтобы опустить в письменный ящик конверт Цейтблома. Напротив вдруг остановился автомобиль. Оттуда вышел человек и стремительно пересек улицу, направляясь ко мне.
Крейцер.
– Я к тебе сегодня второй раз. Почему ты не звонил? – Он не дал мне ответить. – Есть очень важное дело. Нам придется сейчас поехать вдвоем.
Мы сели в автомобиль. Дорогой Крейцер молчал, а когда Верфель остался позади, он остановил машину на пустынном шоссе, ведущем к хуторам, и повернулся ко мне.
– Прежде всего, это дело государственной важности. Понимаешь? – (Я кивнул.) – Сейчас я покажу тебе одну вещь. Дашь мне слово, что об этом никто не узнает? – (Я кивнул.) – Тогда… Извини, но мне придется предпринять некоторые меры предосторожности. – Он вынул из кармана заранее приготовленную широкую повязку из черного бархата. – Завяжи, пожалуйста, глаза. Это даже больше для твоей собственной безопасности. Лучше, если ты не будешь знать всего…
Минут десять мы ехали и минут пятнадцать шли пешком. Наконец рука Крейцера оставила мою, и я услышал:
– Здесь. Сними повязку.
Я снял.
Некоторое время мы оба молчали.
Я сделал несколько шагов вперед, обдумывая, как вести себя, погрузил пальцы в пятно и вынул их.
– Что это такое?
Крейцер жадно смотрел на меня. Потом нетерпеливо пожал плечами.
– Вот это и надо выяснить. А как ты считаешь?
– Некое субстанциональное состояние. В первый момент заставляет вспомнить шаровую молнию… Оно все время висит вот так неподвижно или было какое-то движение?
– Никакого. Я, между прочим, сначала тоже подумал о шаровой молнии. Но это, конечно, не плазменное состояние.
Я обошел пятно кругом.