День гнева. Принц и паломница

Несколько минут Мордред стоял на холоде, наблюдая за близнецами, в то время как Гавейн, не подозревая о том, что происходит, утешал малыша и не обращал ни малейшего вниманья на сдавленное хихиканье близнецов. Потом, даже не пытаясь забраться в кровать, Мордред внезапно наклонился, резким движеньем сорвал с голых мальчиков толстое меховое одеяло и собрался, завернувшись в него, устроиться спать на полу.

Яростные вопли близнецов окончательно разбудили Гавейна, но тот только рассмеялся и, приобняв Гарета, устроился поудобнее и стал смотреть, что будет дальше. Агравейн и Гахерис, с ног до головы покрывшиеся мурашками от холода, с воем набросились на Мордреда, оскаля зубы и сжав кулаки. Но тот оказался быстрее, тяжелее и действовал без малейшей жалости. Агравейна Мордред ударил кулаком в живот так, что тот перелетел через всю кровать и остался лежать на полу, охая, рыгая и пытаясь перевести дух. Но Гахерис зубами впился Мордреду в руку. Сорвав с сундука кожаный пояс, который положил туда на ночь, Мордред принялся хлестать Гахериса по спине и ягодицам, пока тот наконец не разжал зубы и с воем не убежал прятаться за кровать.

Мордред не стал преследовать их. Швырнув одеяло на кровать, он снова бросил пояс на сундук, потом забрался в постель и накрылся одеялом от холодного сквозняка из окна.

— Ладно. Все улажено. Полезайте в кровать. Я вас больше не трону, если вы меня сами не вынудите.

Агравейн, угрюмый и все еще икавший, прождал всего минуту или две прежде, чем подчиниться. Гахерис, прижимая ладони к ягодицам, яростно выплюнул:

— Бастард! Рыбацкое отродье!

— И то и другое правда! — уравновешенно отозвался Мордред. — Поскольку я бастард, то старше тебя, а поскольку рыбацкое отродье — то сильнее. Так что заткнись и полезай в кровать.

Гахерис поискал взглядом помощи у Гавейна, не нашел ее и, дрожа от холода, подчинился. Как по команде, близнецы повернулись к Мордреду спиной и, судя по всему, немедленно уснули.

На другом конце комнаты Гавейн, улыбаясь, поднял в приветствии руку, мол, победа. Гарет, на лице которого еще не успели высохнуть слезы, улыбался во весь рот.

Кивнув в ответ на жест старшего из братьев, Мордред натянул на себя одеяло и прилег. Вскоре, но не ранее того, как он окончательно убедился, что близнецы действительно спят, а не притворяются, он позволил себе расслабиться под теплым мехом и погрузился в дрему, где, как это было всегда, в равных долях смешивались честолюбивые мечты и унизительные кошмары.

После того случая особых неприятностей никто ему не чинил. Агравейн, против своей воли, даже проникся некоторым восхищеньем перед Мордредом, но Гахерис, хотя отказывался в этом последовать примеру своего брата, держался с угрюмым равнодушием. С Гаретом Мордреду всегда было легко. Дружелюбный и веселый по натуре, младший принц, увидев, какую скорую и безжалостную месть обрушил Мордред на его мучителей, с готовностью стал Мордреду другом. Но тот был особенно осторожен и никогда не вставал между малышом и предметом его поклоненья. Гавейн всегда был для Гарета на первом месте, и Гавейн, в характере которого наследие Пендрагонов преобладало над темной кровью Лотиана и извращенной колдовской силой его матери, немедленно восстал бы против любого узурпатора. В обращении с Гавейном Мордред и сам держался нейтрально и выжидал, предоставляя Гавейну самому сделать первый шаг.

Так прошла осень, а за ней и зима, а когда на Оркнейские острова вновь, вернулось лето, Тюленья бухта осталась лишь смутным воспоминаньем. Мордред по осанке, одежде и познаньям в науках и искусствах, приличествующих оркнейскому принцу, ничем не отличался от своих сводных братьев. Старше более чем на год, он, в силу необходимости, во всех учебных поединках выступал против Гавейна, а не младших принцев, и если поначалу Гавейн имел преимущество в выучке, со временем они сравнялись. Мордред обладал проницательностью, или, если хотите, хитростью и холодной головой, Гавейн — блестящими способностями, какие в худшие его дни оборачивались безрассудством, а иногда и свирепостью. В общем и целом в поединке на оружии они сходились как равные, что заставило их проникнуться друг к другу пусть не любовью, то, во всяком случае, приязнью. Любовь Гавейна была раз и навсегда отдана Гарету и напряженно и зачастую несчастливо — матери. Близнецы жили друг для друга. Мордред, хотя принятый своим новым окруженьем и с виду вполне довольный им, всегда стоял вне семьи, самодостаточный и, очевидно, вполне этим удовлетворенный. Королеву он видел редко и даже не подозревал о том, с каким тщанием она наблюдает за ним.