День гнева (сборник)

Для них не имело значения, что вся собственность Торнтона состояла лишь из нескольких акров бесплодной земли, десятка чахлых соеен и неисчислимого множества комаров. Ландшафтные эскизы, выполненные под личным руководством владельца территории, включали в себя поле для гольфа, полдюжины теннисных кортов, каменное строение для клуба и роскошный пляж, без какого-либо упоминания об уже существующих постройках. Друзья Торнтона смотрели во все глаза на акварели в красивых рамках, восхищались деталями, хвалили генеральный план и лезли в карманы за суммами, которые должны были превратить эти мечты в действительность. Так первоначальные подписчики щедро и благородно делали взнос за взносом, пока Чэт Молтон вдруг не сказал: “Раз мы затратили целое состояние на здание клуба, нам нечего скупиться на расходы по волнорезу. Если мы, черт побери, об этом не позаботимся, наш клуб в один прекрасный день будет смыт в Атлантический океан!” Правда, волнорез оказался лишь одной из обязательных дорогостоящих конструкций, о которых архитектор Хантли Торнтона не счел нужным сообщать, поскольку в проекте забыли и многое другое.

Когда было закончено здание клуба, появились гладкие, как зеркало, теннисные корты и поле для гольфа, друзья Торнтона поехали туда большой компанией. Они обошли весь остров, восхитились качеством построек и пришли к выводу, что это именно то, что им нужно. Тони Клэгхорн с глубокомысленным видом обошел все корты, выразил сомнение в прочности покрытия, и больше к ним не подходил. Чэт Молтон бросил, одобрительный взгляд на разметку площадок для гольфа, высказал Мнение, что отметка на первой ямке должна равняться четырем, а не пяти, и тоже ни разу не сыграл. Стив Форрестер зашел в биллиардную, бросил томный взгляд на ряд тускло мерцающих киев, но даже не снял плаща, чтобы разыграть пару карамболей. По молчаливому соглашению все посетители более старшего возраста — которым было уже за тридцать — сразу же отказались от всех спортивных развлечений в пользу более молодых.

Наконец, все участники поездки собрались на пляже с чистым, как утренний снег, песком, недалеко от уже известного нам волнореза. Чэт Молтон первый надел плавки, картинно попробовал пальцем ноги воду н заявил во всеуслышание, что Атлантический океан в том месте, где он огибает Риггс Айленд, вызывает у него одобрение. Вода была не слишком теплой и не слишком холодной, а течение — вполне умеренным — все это он открыл, зайдя поглубже. Волны были как раз такими, чтобы заставить Чэта, которому было тридцать четыре года, почувствовать себя, как он потом выразился — на двадцать лет моложе.

Но именно Стив Форрестер открыл, что этот пляж, плавно спускающийся к воде, удобный и теплый, идеально приспособлен для карточных игр и других столь же напряженных видов отдыха. “Вы только представьте себе, юноши! — воскликнул он. — Я вернусь домой загорелый, как бронзовая статуя, и когда меня спросят, где я загорел, я небрежно брошу: просто я слегка подрумянился, пока играл в покер”.

Эта тирада показалась самому Стиву вершиной юмора. И действительно: проснувшись утром, сразу же одевать плавки; после завтрака двинуться на пляж; оставаться там целый день, взяв немного еды — пакетик хрустящей картошки и побольше холодного питья — и с утра до вечера резаться в карты — что может быть прекраснее! Все с восторгом восприняли эту идею, сказав только, что надо запастись лосьонами, а то в первые дни можно обгореть. Так потом и получилось. Но уже через неделю все участники пляжных игр закалились, и почти всегда несколько молодых людей, сверкая морским загаром, сидели на пляже, слушая плеск волн и глубокомысленно рассуждая о том, поднимать еще ставки или уже открывать карты.

Теннисные корты пустовали, как и поле для гольфа. И только пляж был захвачен так прочно, что уже нельзя было пройти, не наступив на картофельный огрызок. “Ну так что же вам шепчут дикие волны? — спрашивал Чэт Молтон. — Хлюп-хлюп? Ничего подобного. Они шепчут: бери еще карту!”.

В играх, как и во всем остальном, ведется борьба за существование и за выживание наиболее достойных. В лагере “Риггс Айленд” пляжный покер, как его сразу назвали, быстро вытеснил все остальное. Теперь играли все — за исключением Хантли Торнтона, который единственный предпочел участию в играх простое их созерцание. Облаченный в ослепительно белый костюм из шерстяной фланели и элегантную панамку, с сигареткой в шестидюймовом мундштуке, блистая целый день очаровательной улыбкой, Торнтон ходил от группы к группе, поздравляя победителей, сочувствуя проигравшим, и рано или поздно оказывался там, где игра шла по-крупному.

Сколько его ни просили присоединиться к играющим, он всякий раз отказывался.

— Может быть, это и смешно, — признавался он с улыбкой, — но я в своей жизни еще ни разу не играл в покер.

— Еще не поздно научиться.

— Я обещал своей матушке, — говорил Торнтон, — что никогда не буду играть в азартные игры. И пока держу слово. Я не играл даже в колледже.

Чэт Молтон, которому уже целый час не везло, горестно усмехнулся.