День гнева (СИ)

- Благослови тебя Господи, - Ирэ сотворила рукой соответствующий знак и поднялась по ступеням. Открыв старую скрипучую дверь, инквизитор интуитивно обернулась и посмотрела в след удаляющемуся мальчишке. Он шел с гордо выпрямленной спиной, спрятав руки в рукавах рясы. Вроде бы все в порядке, хотя стоп... Когда мальчишка проходил мимо факелов, они едва заметно виляли языками пламени в его сторону и начинали искрить. Если бы Ирэ не была так погружена в свои мысли по дороге, то заметила бы это сразу.

- Определенно надо наведаться в храм, - пробормотала инквизитор, заходя в грязный подъезд дома.

Чердачные комнатки, судя по аромату и количеству птичьего помета, раньше были голубятней. После хозяин начал сдавать их за небольшую стоимость постояльцам. В одной из них проживал хмурый молчаливый художник. Ирэ выяснила это опытным путем, постучав в первую попавшуюся дверь. Открывшее дверь худое и бледное нечто, в подтеках краски и красным отпечатком ладони на щеке, на вопрос о том, где проживает монах, молча ткнуло пальцем в дверь напротив и закрыло дверь, не попрощавшись. Попялившись немного в закрытую растрескавшуюся дверь, Ирэ встряхнулась и застучала в противоположную.

Дверь открылась далеко не сразу, хоть за ней отчетливо была слышна возня. Наконец монах вышел, тяжело опираясь о косяк:

- Госпожа инквизитор, какими судьбами? - Брови молодого человека удивленно поползли вверх.

- На "ты" ж уже были, просто Ирэ, - инквизитор, не церемонясь, втолкнула его обратно в комнату и закрыла за собой дверь. С первого взгляда было отчетливо видно, что чувствует себя монах ой как не важно. Кожа на лице посерела, выступила сетка капилляров на носу и местами на щеках, лоб покрыт испариной, глаза лихорадочно блестят, зрачки расширены. - Руку!

- Не стоит волноваться, с Божьей помощью...

- Руку, я сказала! - Ирэ схватила его за предплечье и содрала платок. Кисть была опухшей и красной с синевой, на запястье вокруг раны красовались гноящиеся язвы. - С Божьей помощью! А очистительные псалмы читать не пробовал? Не умеешь, так хоть в храм сходил бы!

- Это мне наказание за самонадеянность... А в храм не хочу, не нравится мне настоятель... не чисто... - монах запнулся и покачнулся. Было видно, что удерживаться на ногах ему очень тяжело. Скинув со стола бумаги, книги и железную кружку, Ирэ 29молча указала на освободившееся место. Алекс настолько ослаб и так паршиво себя чувствовал, что даже не стал больше ничего говорить и покорно устроился на твердой поверхности. Чистый и звонкий голос инквизитора завел молитву, горячие ладони легли - одна на поврежденное запястье, вторая на лоб. Но монах не слышал ни звуков органа, ни пения церковного хора. Только жжение в руке становилось все сильнее, казалось, разливаясь по всему телу. Увидев, как расширились от удивления глаза молодого человека, Ирэ поняла - дела обстоят еще хуже, чем ей показалось на первый взгляд. Усилив нажим, инквизитор затянула следующую молитву, не отрывая глаз от лица монах. В случае чего, чтобы успеть выхватить кинжал. Глаза Алекса распахнулись еще шире, тело конвульсивно дернулось, изо рта пошла густая желтоватая пена. Зрачки непроизвольно сужались и расширялись, стол ходил ходуном под трясущимся телом, а Ирэ, прижимая его голову к столешнице, все продолжала читать молитвы одну за одной. Так прошел остаток ночи. Только когда за окном забрезжил рассвет, инквизитор устало отняла ладони от обмякшего тела. Ее саму сейчас потряхивало от напряжения и усталости, но надо закончить. А потом уже можно идти спать.

Тяжело вздохнув, Ирэ вытащила кинжал из ножен, поудобнее перехватила рукоять:

- Извини.

Чириканье воробьев прорвалось в сладкое забытье, заставив встрепенуться. Солнце уже давно встало и вовсю светило сквозь щели в кровле. Спина затекла и ужасно болела. Со стоном Алекс поднялся со столешницы, на которой лежал в беспамятстве. Последнее, что он помнил, это звонкий голос инквизитора, читающий молитвы на древнем языке. Во рту пересохло, глаза не открывались. Руку молодой человек не чувствовал вовсе, словно она занемела. Хотя почему словно? Он пол ночи провел на твердой столешнице без движения. Попробовав пошевелить пальцами, Алекс понял, что что-то не так и резко открыл глаза. Кисти руки не было. Предплечье заканчивалось аккуратной культей, замотанной чистым куском простыни. Рядом со столом стояла табуретка, на которой лежал листок, придавленный пузатым пузырьком с темной жидкостью.

"Кисть пришлось отрезать, часть тканей вокруг раны я тоже вырезала. В пузырьке мазь. Неделю по утрам наноси на культю.

Вот тебе и божье наказание за самонадеянность."

Буквы вились аккуратной готической вязью. А от последней фразы так и разило недостойным инквизитора ехидством.