День Гнева (СИ)

— Не спеши, прошу тебя, — словно умоляет Флорентин. — Разве всё, что делал для нас — только ради одной-единственной мести? Разве помогая нам грузить машины, ты думал о том, как придушишь Киберария? Спасая тех женщин и детей, мужчин и стариков от неминуемой смерти в твоих помыслах была идея убийства Апостолов? Ну, или может, помогая миновать границы между Доменами, помышлял ли ты о будущем падении системы? — Утерев гряз с лица, а точнее растерев её до состояния незаметности, Флорентин по-дружески кладёт руку на плечо Маритону. — Я знаю тебя два дня, и всё, что мне удалось о тебе узнать — ты не любишь шоколад и у тебя великое горе, но всё это время я вижу тебя, что ты человек не живущий одной лишь местью. — Священник примолк, взяв театральную паузу в три секунды и выждав, пока нужные мысли поселятся в голове Маритона, мягко и осторожно стал подводить к основной мысли. — А может ты, только преувеличиваешь значимость возмездия? Оно играет секундную роль в разжигании злобы и стимула к жизни, а ты пытаешься его возвести в подобие внутреннего храма, вокруг которого пытаешься выстроить дальнейшее существование? Подумай о мире в душе.

Маритон исказил губы в недовольстве, но тут же ловит себя на том, что одержимость местью в нём периодична, но не постоянна. Однако слова о мире вызывают возмущения, выраженные в недовольной реплике:

— Нет! Нет мира тут. Города горят, и всюду льётся кровь. Как может быть мир в душе, если вокруг полыхает огонь войны? Так же и месть, возмездие за Анну — оно вечно и его не унять.

— Мир… он труден для понимания, но есть такие слова: «Всё находиться во власти обстоятельств. Когда вокруг спокойно, то и дух человека будет умиротворён. Но если мир в огне и вокруг пылает кризис, то человеческие души уходят во власть эмоциональных бурь. Но парадокс в том, что все упадки, декадентство и кризисы рождаются душевными бурями самых важных и влиятельных людей. И вот от этого человечество не придумало систему сдержек и противовесов». Теперь ты понимаешь?

— Что я должен понять? — буркнул Маритон.

— Пока в душах людей полыхает кризис — не будет и мира на земле, ибо безумие внутри человека взывает к единственному — нести его в мир. Кризис веры, показывающий дьявольскую сущность в безмерной жадности владык, в жестокости народа, готового растерзать всякого, кто не разделяет их мести.

— Подожди, — голос наполняется возмущением и негодованием, отбрасывающего поодаль вуаль безразличия. — Безумие… месть… не обо мне ты ли говоришь, господин священник!? — и, высунув руку за окно, почувствовав каждой клеточкой тела скорость ветра, его холод и как скорость вкупе с поветрием ласкает кожные покровы, чуть легче продолжает. — Скажи, тогда, почему твой Бог не вмешался и не спас её? Она же подобна ангелу… была. Она не сделала ничего плохого… ничего. Может, ответишь, почему твой Бог не вмешается в происходящее и не установит царствие свое и не покарает всякую нечисть? Не избавит нас от страданий и болезней? — Возмущения Маритона льются одно за другим, как километры на спидометре.

В ответ парень лишь погладил бороду и едва-едва улыбнулся, понимая историческую даль и древность сей спора, таинственно помалкивав. Но спустя минуту, пока вопросы Маритона усядутся подобно взъерошенной пыли, решается ответить на такой упрёк веры:

— Вы всегда ратуете за свободу выбора, но может ли быть свобода, если очевидна истинность бытия? Господь, даёт нам выбор — быть с ним или пойти по иному пути.

— Красивое оправдание.

— Скажи, тебе нужен голос? Нужен ответ от Него? Сначала смирись, отвергни помыслы о мести и направь пыл свой в размышления, рациональные. Покорись случившемуся, ибо Господь наш открывается только смиренным, а остальным противится.

— Мне трудно, — неожиданно тяжело заговорил Маритон, с вновь нахлынувшей болью на сердце. — Я думаю, к Богу вашему могут прийти только те, у кого всё в порядке с душой. А моя рассечена и брошена.

— Ошибаешься. Именно он и может собрать твою разбитую душу воедино. Нужно только смириться с произошедшем, — Флорентин удивился, что за несколько минут разговора умудрился столько узнать о новом знакомом, ибо, когда они собирались и бежали из Домена в Домен, Маритон только угрюмо и безмолвно помогал им, откупаясь от общения только парой обыденных фраз, из которых ничего нельзя было понять, но сейчас мужчина иной, смог, хоть и не до конца, открыть душу.

— Может и так, — чугунно молвит Маритон. — Может и так.

«Именно так и будет» — в сознании проговорил священнослужитель, вернувшись к размышлениям о дороге.

Обстановка вокруг постепенно меняется — трава становится невзрачнее, как-будто рукой промышленного коллапса из неё выдавили всё жизнь. Но не резко, а постепенно природа меняет свой облик — километра за километром становится всё мрачнее, словно беженцы въезжают в тёмную фэнтезийную страну Мордор. Только небосвод над местностью остаётся такими же молочно-перистым, покрытым лёгкой пеленой из разрозненных облаков, сквозь которые прорываются лучи солнца.