День и ночь, 2007 № 11–12

Правда открывается нам лишь на краткий промежуток непосредственного контакта (да и то не всегда). Вот один парень, из офицерской семьи, кстати, имел некое весьма положительное представление об армии и с удовольствием пошел служить. Ему нравился аскетизм армейской жизни, простота отношений, выстроенных на субординации, грубоватый юмор и отсутствие необходимости думать о завтрашнем дне, который начнется с побудки и окончится вечерней поверкой. Но ему не понравились, грязь, жестокость и возведенная в некий почти религиозный культ бессмыслица, вроде покраски травы в зеленый цвет. У него целую неделю мучительно болел желудок и, когда, наконец, ему удалось попасть к полковому доктору, капитану медицинской службы, тот просто намазал ему живот зеленкой и отпустил. Превозмогая резь, наш пациент усмехнулся, представив, что будет с тем, кто пожалуется на головную боль. С прободной язвой он оказался в немецком госпитале и, наверное, поэтому не умер. Ему повезло, его часть находилась на территории ныне не существующей Германской Демократической Республики. Его комиссовали, и он вернулся домой, пропустив самое интересное, самоволки в Потсдам и изготовление дембельского альбома. Но, несмотря на все это, по прошествии многих лет, образ армейской службы совершенно высветлился у него в голове, так что он вспоминал эти годы, едва ли не как лучшие в своей жизни.

И вот скажите мне теперь, что здесь правда, а что иллюзия? Сначала была иллюзия, потом правда, потом снова иллюзия. Если так, то получается, что правда вроде пятнышка, которое вы собственным дыханием отогрели на замороженном стекле, взглянули на минутку в глаза реальности и отошли в сторонку, а крохотная полынья на стекле затянулось вновь причудливыми узорами. Только в нашем случае рисовальщиком выступает не мороз, а наша фантазия и воспоминания, как два главных инструмента иллюзии.

Абсолютная правда существует только в данный момент, который настолько краток, что его как бы и не существует вовсе. Как заметил однажды с абсурдистским юмором французский писатель Эмиль Чоран: «Каждое мгновение я поражаюсь тому, что нахожусь именно в этом мгновении».

* * *

Две девушки одного и того же года рождения в разных городах Европы вступили в молодежные союзы, объединенные самой беззаветной идеей служения своему народу и самой оптимистической верой в будущее. Если бы им кто-нибудь сказал тогда, что все это иллюзия, девушки перестали бы уважать такого человека. Одну из них звали Берта, а другую Зина. Обе девушки прекрасно плавали, ходили на парады, учились стрелять и гордились тем, что их парни носят военную форму. Их мечтой было научиться прыгать с парашютом. Парень Берты служил в авиации, а парень Зины в пограничных войсках. Прощаясь с ними у ворот военной части, девушки договаривались о следующем свидании и, улыбаясь, брели домой по вечерней улице. Им казалось, что вся жизнь будет такой же счастливой, как этот день. Когда началась война парень Берты — Георг часто писал ей с фронта, а парень Зины — Костя совсем не писал. Его застава была уничтожена ротой моторизованного батальоном вермахта за пятнадцать минут.

Зина пошла на фронт добровольцем и попала в батальон противовоздушной обороны, осваивала зенитную установку. Берта работала медсестрой в красивом санатории с белыми колоннами, где раненые солдаты восстанавливали здоровье и катались на лодках по красивому озеру. Обе девушки были уверены в своих идеалах как никогда.

Летом 1942 года зенитную батарею расстрелял на бреющем полете парень Берты Георг. Зине повезло дважды, она осталась жива, попала в госпиталь и только поэтому не оказалась участницей боев за Сталинград. Георгу тоже повезло, он подвернул ногу, поскользнувшись на мокрой доске, когда шел из столовой и получил отпуск, съездил домой, увиделся с Бертой. Они тоже катались в лодке по озеру и решили пожениться через два месяца, когда война, со взятием Сталинграда, уже точно за-кончится, как обещал Георг. Берта ему верила, тем более, что то же самое говорил такой умнейший человек, как доктор Геббельс.

Со Сталинградом не вышло, и скоро вместо этого начались ночные бомбежки Германии и ни Берта, ни ее подруги, ни сам доктор Геббельс еще не видели такого ужаса в своей жизни. Берта даже не смогла опознать среди обгорелых трупов тела своих родителей.

Зина не вполне оправилась после ранения и больше на фронт ее не взяли, направили служить в охрану одного из лагерей, где содержались трусы и негодяи, которые в годину суровых испытаний предали свою родину, те враги народа, которых не брали даже в штрафные батальоны. Память о ее героически погибшем женихе-пограничнике не позволяла Зине проявлять к ним снисхождения. И особист, относившийся поначалу с недоверием к женщине, скоро похвалил ее: «Справляешься».