День и ночь, 2007 № 11–12

Японское море

Под музыку Сислея, под стихи

Vivaldi обернёмся в это море.
Не трогай краба веточкой ольхи,
Все ёжики морские с нами в доле.
Все рыбы с нами к счастью поплывут,
Все чайки накричат в наплыв лазури,
Впадает вермут в горлышко минут,
Люля-кебаб ткемалится в натуре!
Вылизывает соус гребешок,
В капусте морда жареного хека.
На лапах моря сохнет ангелок,
Зажмурившись от солнечного века.
Просолен мир, медузится причал,
Волна волне выбрасывает руки,
Кому маяк вращенье завещал,
Кого встречал в наморднике разлуки?
От «SONY» — треск, от кораблей — амбре
Японского, как водится, разлива,
Пустым паромом тянемся к заре,
Закутавшись в наречие «лениво».
От облаков — волшбою куда. ru —
До рвущейся икринками кефали.
…В какую нам корсарскую игру,
В какие одиссеевские твари?

* * *

Теплится сон о Египте: едет на ослике тип,
Подле солдат с «калашами» дремлет обшарпанный джип,
Чешет на грустном верблюде в платье смешном Гумилёв,
Сколько в его сиротливых зенках набухло стихов!
Небо лазурью жиреет, Красное море поёт
Песню о том мореходе, что обездоленных ждёт.

Курит Луксор сигареты, «мыльницы» вечность жуют,

Рядом с крутой колоннадой каждый из нас лилипут.
Теплится сон африканский: слово сжирает жара,
Тычет восторгом в пространство выросшая немчура.
Где тут душе примоститься, где приютиться, Карнак?
Как основное запомнить, лучшее высмотреть как?

Всякий тут гол, как соколик, всякий проколот теплом,

Всякий жука-скарабея грузит своим шепотком,
Всякий кричит бедуином, слышишь, подруга-душа?
Что остаётся в итоге? Нам, как всегда, — ни шиша,
Нам, заболевшим любовью, — ослик, что помнит о Нём,
Солнце, ленивое небо и — полицай с «калашом»…

* * *