Читаем День и ночь, 2009 № 03 полностью

Максим. Стихотворение — это вовсе не переложенный стихами отрывок из Евангелия. Смоковница — это переносное значение. Это верующий человек. А Иисус сравнивается с природой.

Рома Колёсников. Опять всё похоже на Россию. Антон. Он (с маленькой буквы) — кто?

Рома. Тут Он вообще всё время с большой буквы, то есть это Иисус.

Ксюша. Тут не важно, где это: Россия — не Россия. Иисус пришёл к смоковнице — человечеству.

Учитель. Давайте прочитаем домашние работы.

Читаются работы Ксюши Утевской и Кати Свиридовой.

Учитель. Катя говорит, что в Евангелии все действия Иисуса описаны как правильные, поучительные, примерные, а в стихотворении его действия описаны, какие (по мнению автора) они есть на самом деле: жестокие, злые, эгоистичные. Я не вижу, чтобы Борис Пастернак именно так об этом говорил: жестокие, злые, эгоистичные. Действительно, самое главное отличие от Евангелия — в авторском комментарии последней строфы. Меня особенно удивляет разделение Бога и природы. Максим, тут Иисус не сравнивается с природой. Природа вообще нечто отдельное, мать этого дерева. Если бы была минута свободы, природы бы вступилась за своё создание, за свою часть, но тут, скорее, сожаление и смирение перед силой вещей, как говорил Пушкин. Вот это сожаление и смирение: «Но чудо есть чудо, и чудо есть Бог». Может быть, здесь Бог — это Божья воля. Иисус объясняет, почему смоковница сейчас погибнет: Я жажду и алчу, а ты — пустоцвет, И встреча с тобой безотрадней гранита. О, как ты обидна и недаровита! Останься такой до скончания лет.

Я слышу уже в самих словах и звуках предвестие её гибели: жажду и алчу, безотрадней гранита, недаровита. Повторяющееся а и ещё соединённое с р. И противопоставление, антитеза: я жажду и алчу, а ты пустоцвет.

А дальше мне кажется очень точным комментарий Ксюши, связанный с местоимением «мы». Это «мы» и есть смоковница, это дерево — весь суетный род человеческий.

Перейти на страницу:

Похожие книги

От философии к прозе. Ранний Пастернак
От философии к прозе. Ранний Пастернак

В молодости Пастернак проявлял глубокий интерес к философии, и, в частности, к неокантианству. Книга Елены Глазовой – первое всеобъемлющее исследование, посвященное влиянию этих занятий на раннюю прозу писателя. Автор смело пересматривает идею Р. Якобсона о преобладающей метонимичности Пастернака и показывает, как, отражая философские знания писателя, метафоры образуют семантическую сеть его прозы – это проявляется в тщательном построении образов времени и пространства, света и мрака, предельного и беспредельного. Философские идеи переплавляются в способы восприятия мира, в утонченную импрессионистическую саморефлексию, которая выделяет Пастернака среди его современников – символистов, акмеистов и футуристов. Сочетая детальность филологического анализа и системность философского обобщения, это исследование обращено ко всем читателям, заинтересованным в интегративном подходе к творчеству Пастернака и интеллектуально-художественным исканиям его эпохи. Елена Глазова – профессор русской литературы Университета Эмори (Атланта, США). Copyright © 2013 The Ohio State University. All rights reserved. No part of this book may be reproduced or transmitted in any form or any means, electronic or mechanical, including photocopying, recording or by any information storage and retrieval system, without permission in writing from the Publisher.

Елена Юрьевна Глазова

Биографии и Мемуары / Критика / Документальное