День «Икс»

...Губы Эриха тряслись от волнения. Глазами, полными слез, смотрел он на класс, на своих вчерашних друзей, ставших вдруг врагами. Что мог сделать он, двенадцатилетний подросток? Ах, как это ужасно: понимать, сердцем чувствовать, что ты прав, и не иметь сил доказать это!

Все же у него хватило выдержки уйти из школы с достоинством, молча...

В конце того года — тысяча девятьсот сорокового, перед самым рождеством, они переселились в маленький шахтерский городок Шварценфельз, где их никто не знал и где не могла, по их мнению, повториться такая история...

Мама опять начала работать, Эрих снова пошел в школу. Но он стал скрытным, замкнутым, следил за каждым своим словом и в классе держался обособленно...

Детство Эриха кончилось.

...Война с Россией для многих в Германии была неожиданностью.

За неделю до этого Геббельс опубликовал в «Фелькишер беобахтер» статью, в которой открыто угрожал в ближайшие дни рассчитаться за все с английскими плутократами. Потом, когда часть тиража разошлась, Гитлер приказал газету изъять, потому якобы, что министр пропаганды проболтался о готовившемся вторжении в Англию, нечаянно выдал государственную тайну. Это был коварный отвлекающий маневр!

Прошло семь дней, и пушки загрохотали... но не на Ламанше, а на востоке — за Бугом.

Конец июня 1941 года запомнился Эриху беспрестанным громом литавр: под это победное бряцанье через каждый час по радио передавали сообщения о разгромленных русских армиях, о взятых городах, стремительном продвижении в глубь России панцирных немецких колонн и мотопехоты...

— Мама, значит, наци сильнее всех? — спросил Эрих через месяц после начала войны.

Что могла ответить мать? Разве видела она, что происходило там, на полях неведомой России? Она ответила так, как подсказывали ей сердце, горький опыт:

— Эрих, твой отец был коммунистом. Его могли убить, но победить, — запомни это, — победить его не могли... А там, в России, — очень много коммунистов... И там весь народ — с ними. И у них, мой мальчик, — правда. Та правда, за которую погиб твой отец. Горько будет немецким матерям узнавать о гибели сыновей... горько! Но для Гитлера это — проигранная война. В это я верю твердо... Если узнают, что я говорю тебе это,— меня повесят. Но все-таки я говорю это.

Внутренне Эриха не удовлетворил этот ответ, хотя он ни на секунду не усомнился в искренности, в правдивости матери. Он стал внимательнее читать сводки с фронта. Потом, сличая их со сводками прошлого года, стал постепенно убеждаться, что гитлеровские дивизии движутся в глубь России значительно медленнее, чем при победном шествии по Франции. А в конце 1941 года, когда по радио все чаще стали сообщать об «эластичном выпрямлении линии фронта» под Москвой, Эрих убедился, что предчувствие не обмануло его мать.

Известие о гибели армии Паулюса под Сталинградом Эрих встретил с чувством, которого он не мог объяснить. Конечно, было хорошо, что Гитлер, погубивший его отца, получил такой жестокий удар. Но ведь там, в Сталинграде, погибли тысячи немцев! В чем были виноваты они, эти немцы? Были ли правы русские, убивая их? И как он, немецкий юноша, должен смотреть на эти поистине трагические события?

Эриху было уже пятнадцать лет, и его душа требовала ясного и точного ответа.

II

Конец августа 1944 года остался в памяти Эриха не только потому, что в эти дни Германия оделась в траур после уничтожения в Ясско-Кишиневском «котле» восстановленной 6-й армии.

В этот день, придя домой, Эрих впервые увидел Эрнста Вернемана.

— Это друг твоего отца, — сказала мать, и Эрих, с волнением пожав темную жилистую, но очень теплую руку, серьезно и внимательно принялся рассматривать сидевшего за столом невысокого, щуплого на вид человека.

— Ты напоминаешь мне Курта, — сказал гость, дав Эриху осмотреть себя. — Он тоже начинал разговор только после осмотра собеседника. Ну как, понравился я тебе? Нет?

Эрих промолчал. Он думал, как бы подвести разговор к тому, что его волновало. Наконец спросил:

— Вы были с папой в лагере?

— Да, мы были в одном бараке в Заксенхаузене.

— Почему вы остались живы?

— Быть может, когда-нибудь я расскажу тебе об этом... Сейчас не время. Поговорим лучше о тебе. Твоя мать сказала, что ты вырос достойным сыном Курта Вальтера, но тебе не хватает знаний. Хочешь, я немного помогу тебе?

Эрих, снова помолчав, ответил:

— Мне нужно знать, что будет с Германией... потом?

— О, мой мальчик, да ты и впрямь, как твой отец — смотришь в корень. Хорошо, я тебе отвечу... Но... ты умеешь держать язык на привязи?

Эрих, глядя в глаза гостю, упрямо кивнул головой.