День исповеди

Посольство было погружено в уныние. Итон видел, как Фокс наклонил голову и пожал руку Цзян Юмэю, послу КНР в Италии. Николас Рид аналогичным образом приветствовал атташе по политическим вопросам Чжоу И, а Хармон Олли — заместителя последнего, Дай Жуя.

Говорили они о том же, о чем и все присутствовавшие в просторном светло-зеленом, обильно украшенном позолоченной лепниной зале для приемов — о трагедии, разыгравшейся в китайском городе Хэфэй, где количество умерших в результате отравления испорченной питьевой водой достигло ужасающей цифры в шестьдесят две тысячи и продолжало расти.

Руководство здравоохранения страны не могло даже предположить, когда все закончится и сколько еще будет погибших. Семьдесят тысяч? Восемьдесят? Предугадать было невозможно. Фильтрационные станции были остановлены. Чистую воду доставляли на самолетах, по железной дороге, в автомобилях. Но беда уже случилась. Для борьбы с бедствием привлекли армию, но она оказалась практически бессильна ввиду необъятности задачи и крайне малых возможностей оперативной перевозки больных и умерших — из-за слабого развития дорожной сети. И, несмотря на попытки Пекина дозировать информацию, весь мир уже знал о случившемся.

Литон Мерриуэзер Фокс и Николас Рид явились, чтобы выразить сочувствие и предложить помощь. Хармон Олли и Джеймс Итон — для политической оценки ситуации. То же самое происходило сейчас по всему миру: высокопоставленные дипломаты посещали китайские посольства в странах пребывания, произносили положенные слова соболезнования и старались одновременно прикинуть политические последствия несчастья. Главным вопросом было, способен ли Пекин защитить своих подданных, или же боязнь того, что глоток обычной питьевой воды может разом погубить и тебя, и твою семью, и твоих соседей, послужит причиной поспешного отделения провинций, которые вполне могут решить, что в обстановке всеобщего хаоса лучше полагаться на свои собственные силы. Все правительства понимали, что Пекин балансирует на краю пропасти. Центральное правительство может пережить события в Хэфэе, но если то же самое повторится где-нибудь еще завтра, через неделю или даже через год, произойдет катаклизм, который поставит Китайскую Народную Республику на грань полного краха. Весь мир знал, что для китайского правительства мысль о таком развитии событий была самым ужасным кошмаром, самым глубоким, хотя и затаенным страхом. Вода неожиданно сделалась главной слабостью страны.

Именно поэтому (под предлогом сочувствия страдающим жертвам трагедии) дипломаты съезжались сюда, в дом 56 по виа Брукселлес, и в посольства Китая по всему миру, чтобы проследить дальнейшее развитие событий.

Взяв с вежливым поклоном чашку чая с подноса у молодой китаянки в сером жакете, Итон отправился в обход многолюдного зала, то и дело останавливаясь, чтобы пожать руку кому-нибудь из знакомых. В качестве первого секретаря политического отдела посольства он присутствовал здесь не столько для изъявления своего сочувствия китайцам, сколько для того, чтобы выяснить, кто еще прибыл сюда с этой целью. И вот когда он остановился перемолвиться несколькими словами со своим коллегой из французского посольства, у главного входа раздался негромкий гомон, и оба собеседника повернулись туда.

В зал вошел государственный секретарь Ватикана кардинал Умберто Палестрина, одетый в подчеркнуто скромный черный костюм с белым священническим воротничком; его сопровождали, в своих церковных облачениях, трое других высших иерархов Святого престола — кардинал Йозеф Матади, монсеньор Фабио Капицци и кардинал Никола Марчиано. Появление этих персон не стало неожиданностью для Итона.

Почти сразу же гул разговоров в зале стих, дипломаты расступились, а Палестрина направился к китайскому послу, поклонился и взял его протянутую руку с таким видом, будто имел дело со своим старым и очень дорогим другом. И отсутствие дипломатических отношений между Пекином и Ватиканом почти ничего не значило. Они находились в Риме, а Рим олицетворял собой девятьсот пятьдесят миллионов католиков всего мира. Именно их-то и представляли здесь от имени святого отца Палестрина и его спутники. От лица этого миллиарда людей они пришли сюда, чтобы выразить сочувствие народу Китая.

Попросив прощения у французского дипломата, Итон медленно пересек зал, почти не отрывая глаз от Палестрины и прочих высокопоставленных священников, беседовавших с китайцами. И с еще большим интересом проводил их глазами, когда они все вместе, всемером, покинули зал.

Это был второй публичный контакт Ватикана и высокопоставленных китайских дипломатов со времени убийства кардинала Пармы. И больше, чем когда-либо, Итону хотелось, чтобы отец Дэниел Аддисон оказался здесь и объяснил ему, что же все это значит.

91

Марчиано, опасавшийся за свой рассудок и молившийся Богу, чтобы Иисус указал путь для прекращения этого ужаса, вошел в небольшой, отделанный в бледно-зеленом и кремовом тонах кабинет и уселся там вместе с остальными — Палестриной, кардиналом Матади, монсеньором Капицци, послом Цзян Юмэем, Чжоу И и Дай Жуем.