День, когда я стал настоящим мужчиной (сборник)

Погасил свет. И она разделась догола, оставив на себе только трусы, бюстгальтер, колготки и плотную майку до колен, и, бросившись в постель, обвернула себя наглухо одеялом; я едва пристроился рядом, попытался обнять и потянулся губами к щеке, но горнолыжница вдруг отшвырнула мою руку и строго спросила:

– Опытный? Ты хоть сможешь качественно? Чтобы возбуждение было ступенчатым? Чтобы сперва наивысшая точка, а потом снижение до начального уровня, а потом вновь подъем до наивысшего, и так до пятнадцати раз?

Я-то? Я? Да про меня в общаге у кого ни спроси! Да я… Да еще бы… Конечно. Все-таки… Э-э… Короче, в общем, я… М-м… Хм-м. Я к тому времени уже видел один фильм на эту тему (не как сейчас – заходи без регистрации, а на дому, кому попало не показывали), и целовался в общаге, и, когда ходили в увольнение в общагу к медичкам, – пару раз, и даже обнимался с одной целую ночь на техническом этаже в общаге, куда поднимал лифт (и откуда она узнала про этот этаж?), только скромная очень оказалась, ничего мне не позволила, подрабатывала, кажется, на транспорте – иначе почему старшекурсники называли ее «трамвайное депо»? – и я читал даже, что надо считать фрикции и совершать вращательные движения тазом, я себе всё хорошо представлял. В целом. И, наверное, я бы, возможно, даже и…

Горнолыжница спала, одеяло мерно вздымалось на ее груди. Не знаю по какой причине, но я почувствовал облегчение: вот и посплю, мне завтра к восьми – дембелям уже отменили военную кафедру, но завтра попросили всех прийти, чтобы прощальный раз «Здравжелаю товамайор!»; я корчился, как гусеница, прижатая спичкой, пытаясь устроиться на сон, но сталинисты, устраивавшие профилакторий, знали, как обеспечить абсолютный покой: второй на кровати не помещался никак; я и пристраивался, и изгибался, пытался катнуть горнолыжницу на бок – нет, а вот так, и – замер на краешке, вернее – повис, держась за кроватную спинку быстро устающей рукой, руки придется менять, вот ночка! Прошла вечность, вторая, еще одна, да я уже задубел без одеяла и встал одеться, горнолыжница, словно этого и ждала, раскинулась посвободней, полностью заняв кровать, а я стоял над ней в тупом раздумье – что здесь делает этот человек? Да еще военная кафедра… Меркли мои победы в этой тоскливой ночи, я выглянул в коридор: дежурная спала на диване для любителей газет, но сразу же подняла голову.

Я бесшумно занял жесткое кресло в коридоре, скрываясь от дежурной за столбом, и смотрел на стену, часы: игольчатые единицы, крючки двоечек, кочерги семерок, восьмерочные пенсне, совки четверок – с таким вниманием, с каким смотришь, бывает, и уже забываешь на что; вставал побродить, согревая себя объятиями, за окнами к фонарям жались черные озера асфальта, сквозь хрипение часов скреблась дворницкая лопата, голова кивала сама собой, словно я с птичьей дотошностью клевал следующего мимо жучка, а еще на военной кафедре требовали короткой стрижки, чтобы беспрепятственно налезал противогаз, в основном я двигал взглядом часовую стрелку, сдерживая в себе порыв встать на кресло и помочь ей рукой, ждал, когда стрелки вытянутся пропеллером – шесть утра, от нечего делать взялся бриться, вычистил зубы до крови, мылся, тыкал пальцами в уши, дышал в казенное полотенце, всё рано, но – если очень и очень медленно собираться, то пора; едва шевелясь в тесной вате невыспавшегося тела, я застегивал на себе ненужные вещи – горнолыжница, голые плечи, – когда она успела снять всё? – проснулась, улыбнулась радостно – не ожидал, потянулась за голову руками и, выворотив следом из-под одеяла свои прелести, притворно ойкнула и перевернулась на живот, лукаво взглянув на меня:

– Приходи скорей. Буду ждать и скучать.

Поцеловал не глядя, как покойника. Как ее зовут?

Военный билет взял, студенческий взял. Проездной (кто не помнит ужаса: сегодня же первое число, а я не купил проездной!) взял.

– Закрой дверь за мной.

Встретился только спортсмен, он возвращался с пробежки и утирал шапочкой лоб, дверь пихнула меня во мрак, я побрел, проминая ледяной целлофан на лужах, Главное Здание оставалось за спиной, облитое рыжими потеками фонарного света, перепоясанное вразнобой гирляндами горящих окон – как новогодняя ель, оставленная до весны гнить; я останавливался у газетных стендов – в старину на улицах вывешивали свежие газеты, и шел – в сонный автобус, в свободные лавки утреннего метро, в блаженное покачивание, на военную кафедру, после первой пары все ломанутся в буфет, а я прилягу на стол спать, лысый майор бубнил на кафедре:

– Бактериологическое оружие – это тараканы, бактерии…

– Мыши, – подсказывали «с первой парты».

– Ну, что мыши, – насупился майор. – Если много мышей, можно сделать колбасу. Запишите в общих тетрадях.