День, когда умерли все львы

Неписанная история села Нижний Басрак повествует о том, что Медуза – дитя запретной любви – сиречь кровосмешения. Практика внутрисемейных браков практиковалась в семействе Мударисовых с древнейших времен. Мне кажется, в этом был некий сакральный смысл: поколения предков Медузы веками копили в своей крови божественное знание, которое экстраполировалось в лице их последнего потомка – Анисы Мударисовой. Медуза с радостью делилась всем, что знала и что родилось в её голове со своими клиентами – потенциальными адептами её религии. С каждой порцией убийственного зелья она выдавала порцию проповеди, проникнуть в суть которой здравомыслящему человеку не представлялось возможным. Помимо устного изложения догматов своей веры Медуза писала иконы. Помнится, я даже стал счастливым обладателем одного из её произведений искусства. Мазня на холсте отдаленно напоминала одновременно Деву Марию, Иисуса и Шиву, обрамленных исламской молитвой на арабском языке. Запоминающимся штрихом служил колпак на голове божества, усеянный звездами. Моя мама однажды увидев, что за святой образ я принес в дом, выпорола меня ремнем, а потом сожгла икону. А папа сказал, что «эта хуйня противна богу, аллаху и сатане». Тогда родители полностью отбили мою веру в какие-либо высшие силы.

Медуза, в отличии от односельчан, благодаря крайней стадии эскапизма, жила счастливой жизнью. Она существовала в основном в своем выдуманном мире, изредка выныривая в реальность, чтобы ухаживать за грядками мака, что спрятались в её густом саду. Остальное время Медуза посвящала иконописи, песнопениям и загадочным ритуалам. Однажды в полнолуние, во время своего очередного таинства, она лишила девственности нашего пастуха Васю Муравкина. Я подозреваю, что это была единственная женщина в его жизни. Но я не могу судить, что отбило его дальнейшее сексуальное желание – тот самый, единственный в жизни незабываемый секс, который своим светом затмит все остальные попытки соития или острая психологическая травма, которая на всю жизнь отбила всяческую тягу к половым актам. Об этом может рассказать только Вася Муравкин, а он предпочитает обходить эту тему стороной. Однажды Мансур попытался сострить на тему взаимоотношений Медузы и Васи, на что Муравкин резонно ответил, что мой друг вообще потерял девственность с тыквой в огороде деда Игната. На это Мансур не придумал ответа, потому что это была чистая правда.

Я с интересом осмотрел труп Медузы, который с умиротворенным видом покоился на каталке. По своему обыкновению, Аниса была облачена в фантастическое количество предметов гардероба. Под расстегнутым пальто виднелось как минимум три свитера, из-под которых торчал воротник самотканой рубашки. Несколько разноцветных юбок прикрывали толстые, от слоя нескольких гамаш, ноги. Безобразный ком волос на её голове прикрывала бесформенная широкополая шляпа.

Наше молчаливое созерцание прервала Агафья Петровна, которая с кряхтением спустилась в морг. её взгляд остановился на свежем трупе. Казалось, что фельдшер совершенно не удивлена. С другой стороны, Агафья Петровна достигла той возрастной планки, при которой уже люди ничему не удивляются.

– Что с ней? – спросила фельдшер. Она снова нацепила на нос свои очки-телескопы.

– Скорее всего Медуза отравилась химическими испарениями, – ответил участковый, – я проезжал по улице Кыхыма-Тюри, когда на дорогу буквально выпрыгнула тетя Катя, соседка Медузы. Исходя из её истеричных жалоб и криков я понял, что из хибары Анисы валит едкий дым, который уже дошел до дома тети Кати. Из дома действительно дым шел столбом, а вокруг чувствовался едкий запах, будто после химической атаки. Я прикрыл курткой лицо и поспешил в дом. Задымление произошло из-за неустановленного вещества, которое пролилось в затопленную печку из опрокинувшегося на плитке чугунка. Вылив в очаг ведро воды, я начал поиски хозяйки дома. Когда я нашел ее, было уже поздно и мне ничего не оставалось, кроме как привезти её сюда. Родни-то у нее нет. Даже сообщить некому.

Агафья Петровна подошла к каталке и мельком оглядела труп.

– Возьми в том ящике фонарик, – приказала мне фельдшер, указывая рукой в сторону шкафа, – и посвети сюда.

Я открыл ящик и среди многообразия различных инструментов, часть из которых можно со спокойным сердцем отправить в музей медицины, нашел компактный фонарик. Я пощелкал кнопкой включения и фонарик мигая, загорелся.

– Ну что ты там, уснул что ли? – требовательно крикнула Агафья Петровна. У меня складывалась ощущение, что я навечно стал её ассистентом.

Потянув Медузу за нижнюю челюсть фельдшер открыла покойнице рот.

– Сюда свети, болван, – проворчала Агафья Петровна и удовлетворённо хмыкнула, когда я выполнил её просьбу, – да, отравилась, бедняга. Слизистая у нее вся розовая. Фанис, ты опоздал минут на десять.

Участковый виновато опустил голову.

– Ладно, раздевайте ее, – отдала очередной приказ фельдшер.