День, когда в городе идет дождь

И, недолго думая проложила их к белой футболке. По бокам чётко отпечатались черные пальцы. Словно с переводной картинки из цикла «Персты дьявола».

Увидев, что она натворила, Делина сердито нахмурила тонкие брови, укоризненно покачала головой, расстроено вздохнула. Наверное, представила себе, что скажет мать, когда придет домой. Правда, мать у Делины добрая, никогда не кричит и не ругается, но все равно неприятно… Делина угрюмо зыркнула на меня исподлобья черными блестинками зрачков — видишь, дескать, какая я неряшливая… почти как ты… шутка…

И тут же, отчего-то смутившись, бордово покраснела и быстро спрятала маленькие острые кулачки в карманы куртки. Отвернулась, исподлобья пронзив меня косым взглядом лукавых глаз.

Я дипломатично пожал плечами — дескать, ничего не видел…

И тут суровая пухлая туча, до сей поры лениво плевавшаяся колючими иглами слабой мороси, вдруг вспомнила, что в ее резерве еще есть и мощь, и сила.

Сердито прогромыхав в вышине тупыми костями, она обрушила на нас тяжелую стену холодной воды. Начался настоящий ливень. Поднялся ветер, срывая с мокрых веток тяжелую листву… Наверное, такие ливни случаются на море, когда накатывается грозный девятый вал, и громадные, высотой в многоэтажный дом, бессердечные буруны, клокоча и пенясь, уносят в черную пучину парусные корабли, ведомые бесстрашными капитанами…

Радостно заворкотали в лужах, булькая, беспокойные пузыри, лопаясь холодными брызгами. Почерневший воздух пронзила яркая стрела молнии, и следом за ней, немного опаздывая с ответом, по-стариковски что-то проворчал недовольный гром. И в лицо сладко пахнуло прохладной грозовой свежестью.

Я едва успел спрятаться от новой порции дождя под гигантской, как шатер цирка шапито, кроной раскидистого тополя, который рос в центре двора.

Зелёный шелестящий зонтик надёжно защитил меня от гнева разбушевавшихся небес. Впрочем, я и так был уже мокрым до последней нитки, так что мне уже можно было не бояться принять очередную порцию нерукотворного душа.

А вот Делина…

Она слегка замешкалась, и плотные, как стена, струи дождя насквозь пронзили ее. Не спасла Делину тонкая летняя курточка, лихо, по-гусарски наброшенная на худощавые плечи поверх голубоватой футболки-безрукавки…

Но бесшабашную Делину ничуть не смутили хулиганские выходки вредной тучи.

Раскинув в стороны тонкие руки, покрытые нежным загаром, которые в густой пелене дождя казались стеклянно-прозрачными, почти бесцветными, она подпрыгнула, словно желая, как птица, взлететь в дождливые небеса, чтобы разорвать мутную пелену неподвижных туч, очистить небо и освободить из заточения солнце… Но человек, к сожалению, не птица, ему не дано летать, и неподвластна ему высь неба… Может быть, мысль эта пронзила и Делину, когда она, что-то восторженно крича, бросилась под защитный шатер великана-дуба… Делина бежала не очень быстро, громко шлёпая по бурлящим лужам, и брызги летели во все стороны. И ещё минуту назад чистая белая юбка Делины быстро покрылась грязными разводами.

Едва Делина вбежала под зелёный зонтик дуба, как ливень, словно в насмешку, стих. Видимо, в коварные планы тучи не входило столь быстрое и нерациональное использование своего далеко не бесконечного дождевого запаса. Зачем бесцельно поливать землю, если нельзя настичь жертву, пробившись сквозь плотную листву? И дождь снова медленно и монотонно застучал по слякотно-серой земле, дожидаясь, пока нам не надоест скрываться под зеленым зонтиком, чтобы, как только мы выйдем, обрушиться на нас с новой силой…

Делина вытянула из-под куртки мокрую грязную ладошку и тихо сказала:

— Дай семечек…

Делина знала, что я всегда ношу с собой семечки. Специально для неё.

Делина очень любила семечки и знала, что я не смогу отказать ей, и беззастенчиво пользовалась моей добротой. Впрочем, меня это обстоятельство ничуть не угнетало. Даже наоборот…

Семечки я покупал в Старом Городе, на Набережной, у добродушных старушек, которые чинно сидели рядом со своими большими мешками, доверху наполненными душистыми семечками. Я не знал, как они управлялись с этими мешками, кто помогал им приносить их. Когда я приходил в Старый Город, они уже сидели под стреловидными арками старинных купеческих особняков, поджидая редких покупателей. А когда уходил, они не спешили уходить, и их полотняные мешки по-прежнему были до краёв наполнены отборными семечками, пахнущими жаром летнего солнца и прелью земли. Самыми вкусными в мире румяными семечками… Самыми вкусными потому, что они продавались в Старом Городе, где даже воздух был не таким, как в современных микрорайонах. Там он пах грубым бездушным железом, был насквозь пропитан ядовитыми парами выхлопных газов, — а здесь, в Старом Городе, вдали от шумных улиц, воздух был соткан, казалось, не только из ароматов густых, по колено, трав, нежного шелеста листвы и робких колокольных перезвонов уцелевших церквей.