День космонавтики (СИ)

Для опыта был выбран эсминец «Прочный» — немецкий Z-20 «Карл Гальстер», полученный СССР после окончания войны по репарациям от Германии. Для этого корабль перегнали с Балтики, предварительно смонтировав на нём в Ленинграде экспериментальную установку, замаскированное под новую особо мощную радиолокационную станцию. Эксперимент состоялся в октябре сорок седьмого — памятуя о жертвах, которыми сопровождались американские опыты, людей на корабле не было, оборудованием управляли дистанционно. Но, видимо, то ли материалы, полученные из Штатов оказались неполны, то ли в расчёты вкралась ошибка, но установка так и не заработала. После нескольких попыток, так же ничем не закончившихся, оборудование демонтировали, эсминец же вернулся в Лиепаю, где прослужил до пятьдесят четвёртого года, когда был переоборудован в плавучую казарму, а ещё через два года списан на слом. И тут бы лаборатории «98» (это безликое наименование носило незаконнорожденное дитя проекта «Рейнбоу, скрытое в недрах советской ядерной программы») и благополучно скончаться естественным путём, если бы не одно событие, из разряда тех, какие не могут быть предсказаны никакими аналитиками, прогнозистами — разве что, ясновидящими вроде популярного в то время в СССР ясновидца Вольфа Мессинга. Случилось оно в сорок восьмом году, очень далеко, что от Москвы, что от Филадельфии, что от безымянной бухты на северном побережье Кольского полуострова — в Монголии, в безжизненных песках пустыни Гоби, где советская палеонтологическая экспедиция уже третий год копалась в чёрных барханах, выкапывая из-под них окаменелые кости гигантских доисторических ящеров.

VI

Следующий день в школе обошёлся (видимо, ради разнообразия) без сколько-нибудь заметных событий, не считая того момента, когда пацаны из нашего класса на уроке труда воспользовались отлучкой трудовика и домотались до мня с просьбами «покажи, как ты управляешься с ножиком».

Что ж, если люди просят — отчего бы не пойти навстречу? «Бабочку» я теперь носил не в кармане, а в специально сшитых из дерматина ножнах, закрепляемых двумя узкими ремешками на левом предплечье. Это было и удобно и практично — рукава рубашки и школьного пиджака достаточно широкие, а искать там никому из учителей в голову наверняка не придёт — не та культура, чтобы обшаривать подозреваемого школьника с головы до ног. Ну, карманы могут заставить вывернуть, ну, проверить, нет ли чего за поясом — не более того…

В общем, я внял уговорам. Продемонстрировал несколько базовых вращений и проворотов (всё же новому телу было далеко до отработанных мышечных рефлексов прежнего, тут нужна тренировка), а под занавес хлопнул растопыренную пятерню на деревянный верстак и проделал классическую распальцовку в стиле андроида Бишопа из «Чужих» — во всё ускоряющемся темпе, правда, без «ассистента», чью ладонь я прикрыл бы своей — была, признаться, такая мысль, но это был бы уже явный перебор. Шоу завершилось эффектным броском ножа в школьную доску — с одним оборотом, в полную силу, так, что доска загудела от тяжкого удара, а Андрюшка Поляков, сунувшийся выдёргивать нож, справился лишь с третьей попытки, да и то, лишь предварительно расшатав его обеими руками.

Клоунада, скажете? Клоунада и есть, кто бы спорил, только вот теперь можно спорить на что угодно, что все признанные плохиши школы, независимо от возраста и весовой категории, будут предупредительно улыбаться при встрече и обходить десятой дорогой дворы, по которым я возвращаюсь из школы.

В остальном же день прошёл без приключений, и даже на уроке истории я сдержался, и не стал запугивать симпатичную практикантку Екатерину Андреевну избыточными для советского школьника познаниями. На большой из перемене, когда я вернулся из столовой на первом этаже, всё ещё находясь под впечатлением сладкого творожного сырка в тонкой бумаге — забытый с детства вкус! — ко мне подошла Таня Воронина. Смущённо улыбнувшись, она протянула общую тетрадку: «Запиши, если не трудно, ту песню, что пел вчера, на Ленкином бёзднике!» Тетрадь при ближайшем рассмотрении оказалась девичьим песенником — эдаким аналогом альбомов, времён пушкинских и тургеневских барышень — а я то и забыл, что нечто подобное должно быть у всякой уважающей себя советской школьницы…

Вот, собственно, и всё. После уроков я проводил Ленку, демонстративно, от самого школьного крыльца забрав у неё портфель (местные правила хорошего тона требовали сделать это лишь завернув за угол ближайшего дома), договорился со спутницей о совместной вечерней прогулке с собаками и отправился домой, где меня ждал бабушкин обед (не забывает внучка, позаботилась!) и ещё одно дельце, намеченное со вчерашнего вечера.