День козла

– Засушу… на долгую память, – а потом предложил. – Не желаешь на ту квартирку, из которой вчера стреляли, взглянуть? Там весь вечер вчера оперативно-следственная группа работала.

– Нашли что-нибудь?

– Да до черта, и даже больше! И следы обуви, и отпечатки пальцев, частички пороховой копоти на оконном стекле, а зацепиться не за что!

– Как это не за что? – весело изумился Коновалов. – Порох на стекле означает, что выстрел был! Так что теперь вы этот факт на мою мнительность не спишете!

– Выстрел-то был, – пожал плечами Гаврилов. – Дело за малым – найти того, кто стрелял…

– А следы? Отпечатки пальцев, обуви…

– Да там алкаш местный живет! У него каждый день гопкомпании собираются. Отпечатков пальцев – сотни. Вот со следами обуви интереснее. У самого окошка кирзачами наследили. Сорок третьего размера.

– Вот и ищи эти кирзачи! – посоветовал Коновалов.

– Знаешь, сколько мужиков козловских в таких щеголяют? Тысяч пять, не меньше. И сорок третий размер – самый ходовой. – Гаврилов скептически глянул на свои форменные ботинки, – У меня, между прочим, тоже.

– И у меня, – вздохнул полковник. – Но искать стрелка надо.

– Куда ж мы денемся? – согласился милиционер. – Поищем…

Сложенная из бетонных панелей пятиэтажка вблизи теряла свой городской, чужеродный для бревенчатого да саманного Козлова вид. Там, где обычно разбивают газоны и сажают приятные для глаз жителей мегаполиса деревца, раскинулись огороды. Они начинались прямо под окнами первого этажа, из которых свешивались блестящие жирно на солнце мокрые резиновые шланги, и, змеясь, скрывались в гуще сытой ботвы. Двери подъездов, не в пример бронированным и запертым наглухо в больших городах, здесь были распахнуты настежь, кое-где висели на одной петле. Вход в них охраняли вечные обитательницы лавочек – старушки да толстые, очумевшие у кухонной плиты домохозяйки.

– Нам сюда, четвертый этаж, – указал Гаврилов на второй с торца подъезд, и первым зашагал наверх по ступенькам.

Коновалов, чуть задержавшись на железобетонном крылечке, глянул по сторонам.

Двор довольно пустынный, посторонний человек заметен сразу. Обернувшись к одинокой старушке, глядевшей на него безучастно сквозь толстые линзы очков, полковник сказал вежливо.

– Здрас-с-сте…

– Ась?! – прижала к уху ладонь та, и, нацелившись очками куда-то мимо Коновалова, пожаловалась. – Глухая я, мил человек!

– И слепая, – буркнул вполголоса полковник и поспешил вслед за милиционером.

Дверь в одну из квартир на четвертом этаже была приоткрыта.

– Эта? – кивнул на нее Коновалов и мельком осмотрел вывернутый из паза простецкий замок. – Давно вышибли, – заключил он, коснувшись пальцем потемневшей от времени щепки. – Так она, квартира эта, совсем, что ли, не закрывалась?

– Выходит, совсем, – согласился Гаврилов. – Я ж говорю, блат-хата, проходной двор… Кто тут только не побывал! Так что ворам украсть нечего.

– А хозяин где?

– У меня в кутузке сидит. Но он явно ни при делах. Мы его еще накануне визита президента закрыли… Знаешь, ведь, готовились… всяк на свой лад. А милицию мэр озадачил антиобщественные элементы подальше с глаз долой спрятать, Чтоб, значит, не портили своим антисоциальным видом праздничный облик Козлова. Ну, мы и постарались. Закрыли откровенных -бомжей… до выяснения личностей. И таких вот… домовладельцев.

Гаврилов пнул дверь ногой, распахнул, пропуская вперед полковника. Тот шагнул за порог. В нос шибанула застоялая вонь табачного дыма, векового будто водочного перегара, потерявших первоначальную полосатость от грязи и плоских, как промасленный блин матрасов, прилипших к двум раздолбанным, деревянным кроватям с захватанной жирными пальцами, исцарапанной полировкой.

В детстве Коновалову доводилось жить в бараке, который, должно быть, и теперь сохранился в неизбалованном строительством новых микрорайонов Козлове, и то, что увидел он в этой «нехорошей квартире», напомнило ему тогдашние детские впечатления. Нищета, заставленные рухлядью коридоры, гулкие корыта, развешенные по заросшим паутиной, давно не беленым стенам, печной чад и запах канализации из-под сгнивших полов. Не хватало лишь пьяненьких мужичков с приклеенными к нижней губе замусоленными чинариками «Беломора», сидевших на корточках у дверей своих комнатушек, их визгливых, истерзанных неурядицами жен и худосочных, с заедами вокруг вечно голодных ртов, детей.

«Наверное, – думал грустно полковник, – вся жизнь моя была, по сути, бегством от того барака, ужаса перед ним.» И даже тогда, когда судьба вознесла высоко – немыслимо высоко, если учесть, что стартовать пришлось с приземистого, на дне котлована расположенного Козлова, – подспудно помнил всегда, откуда он родом, и служил еще лучше, добросовестнее, чтобы никогда сюда не вернуться.

Коновалов прогнал отвлекавшие от главного дела мысли, присел на корточки, осмотрел давно не мытый с ошметками засохшей грязи не иначе как с весенней распутицы, пол.