День летнего солнцестояния

Неподалёку от лагеря, среди лесов и болот, вдоль плохонькой дороги на станцию, раскинула свои убогие домишки деревня Талицы. Лагерь спешно готовили для, предполагаемых в будущем, финских военнопленных, но в ходе вооружённого конфликта на Карельском перешейке и в заполярной тундре, который закончился 12 марта 1940 года, достаточного количества пленных не набрали. Финские солдаты упорно не хотели сдаваться и до последнего дня конфликта продолжали упорно сражаться против частей РККА, превосходящих числом и техникой армию Финляндии. А вот бойцов и командиров, которые вернулись на Родину из финского плена, набралось более пяти тысяч человек, многие из которых были ранены, обморожены и сломлены морально. Только командиров в звании от младшего лейтенанта до майора попало в плен 314 человек. Ко всему прочему следовало добавить, что финская разведка была не самой плохой в Европе и её сотрудники с первого дня вели подрывную работу в лагерях военнопленных среди бедолаг, попавших к ним за колючую проволоку. Умелая психологическая обработка пленных принесла свои плоды - определённое количество людей, подписав бумаги о добровольном сотрудничестве, дало согласие на свою вербовку, некоторые, за кусок хлеба и миску супа активно сотрудничали с администрацией лагеря, донося на своих товарищей по несчастью, невозвращенцев, из числа пленных, тоже было до безобразия много. Лагерь располагался в 47 километрах от ж/д станции Вязники, как нельзя лучше подошёл для тщательной проверки всего контингента бывших военнопленных и для выявления людей, вставших в плену на путь предательства, или завербованных финской разведкой, способных под видом бывших пленных легализоваться на территории СССР. Проверку планировалось провести в самые кратчайшие сроки - не более трёх-четырёх месяцев. После подписания мирного договора между СССР и Финляндией, со всех территорий, где ещё недавно шли военные действия, после обмена пленными, сюда стали свозить бывших бойцов и командиров. Всех прибывших сразу же отводили в баню и выдавали ношенную военную форму без знаков различия. Людям объявили, что их содержание в фильтрационном лагере есть временная мера - после тягот плена, всех без исключения надо немного подлечить, подкормить, обследовать в госпитале, подвергнуть санитарно-эпидемиологической обработке и, после выполнения этих мероприятий, отправить назад в их воинские части или отпустить домой. Госпитали для бывших пленных открыли непосредственно в Вязниках и в Коврове. Более пятисот человек больных, раненых и обмороженных быстро заполнили оба госпиталя. Специальный лагерь состоял из нескольких двух этажных деревянных бараков, в каждом из которых разместили от 200 до 400 человек, весь периметр огорожен столбами с колючей проволокой и вышками с часовыми-наблюдателями наверху. Через всю территорию проходит линия радиофикации, вдоль бараков установлены фонари освещения. Окна в бараках открывать запрещено, как и было запрещено до окончания проверки писать письма родным и близким. Работает клуб и библиотека, но быт ещё организован очень плохо...

После окончания войны наш отряд расформировали, командиры уехали к новому месту службы, бойцов срочной службы распределили по воинским частям, а все наши студенты поехали домой зубрить лекции и готовиться сдавать экзамены летней сессии. Откровенно говоря, после моего разговора с Мехлисом, никто не знал, как со мной поступить.

С одной стороны беглый зек, которому были предъявлены обвинения в измене Родине и шпионаже в пользу другого государства, а с другой стороны, боец специального разведывательного подразделения, многократно бывавший с ответственными заданиями за линией фронта, позднее попавший в окружение и с боем пробившийся к нашим частям. Товарищ Армейский комиссар I-го ранга Мехлис, волей судьбы также попавший в тот переплёт, участвовал в прорыве, личным примером возглавил атаку и шёл вместе со всеми бойцами на финские пулемёты. Всё время я находился, можно сказать, на глазах у Льва Захаровича, по крайней мере, мы сидели в одном окопе, и он меня запомнил... Позднее у нас состоялась ещё одна встреча, на которой я без утайки рассказал ему свою "историю".

Старый большевик, ещё в Гражданскую войну, не раз смотревший смерти в лицо, мне поверил и пообещал помочь разобраться в моём деле. В начале апреля меня переодели в гражданскую одежду и вместе с сопровождающим, так же одетым в цивильную одежду, отправили в Петрозаводск. В городе я временно стал "жить" на одной из конспиративных квартир, используемых для встречи с агентами и извёл горы писчей бумаги, заполняя различные анкеты и подробно описывая свои "приключения", начиная со дня моего перехода границы с Польшей, летом 1939 года...