День лисицы

Коста добрался до прилавка и, взяв рыбу за жабры, поднял ее. С минуту он стоял в полной растерянности, не зная, что предпринять. И внезапно ответ нашелся. Он увидел, что позади толпы движется, стараясь не привлекать к себе внимания, Сервера, заведующий муниципальным холодильником. Снова бросив рыбу на прилавок, Коста направился к нему.

— Эй, Сервера! Слыхал, какую я поймал рыбу? И дала же она мне жару! Вот что, видно, старик, ее сегодня ночью продать будет несподручно, так что давай сунем ее до утра в холодилку, если ты не против.

В худшем случае он получит нужную сумму завтра утром, осилит как-нибудь шесть миль до шоссе, а там уж кто-нибудь подбросит его в Барселону.

Лицо у добряка Серверы вытянулось, перед Костой стоял маленький, грустный, припертый к стене Понтий Пилат.

— Боже ты мой, дело-то ведь в том…

— Мне надо сходить к доктору, чтоб меня немного подштопали. Не стал бы тебя торопить, да ведь сам видишь, что у меня с ухом. Перед глазами все плывет…

— Да дело-то в том… разве ты не знаешь? На заводе поломка, и льда нету. Ведь мы же от завода зависим, а там поломка — вот потому и нет льда. Ни кубика. Короче говоря, завод не работает, и льда нет.

Коста беззвучно шевелил губами, пытаясь что-то сказать.

— Положить ее в камеру мы, конечно, можем, — горестно сказал Сервера. — Безусловно, можем. Ключи-то, вот они, я их всегда ношу при себе. Вот этот большой от холодильника. Отпереть его ничего не стоит. Ты не думай. Да только ведь безо льда она к утру все равно протухнет.

На мгновение голову Косты затопила звенящая тишина, и, словно отвечая на какое-то невысказанное возражение Косты, Сервера добавил:

— Я знаю, что лодки вышли в море за сардиной, но, если, с божьей помощью, улов будет, его повезут продавать в Пуэрто-де-ла-Сельва.

В голове у Косты помутилось: ему вдруг представилось, что где-то в кромешной тьме бурным потоком мчится темная река, унося с собой водоросли и гальку. Мавританская башня как бы осела, стряхнув тонкий слой пыли. И пища в животах у людей, глазевших на него, протиснулась немног о дальше в своем движении по кишечнику. Что-то причиняло ему боль, но что именно, он никак не мог вспомнить.

Слишком много музыки зазвучало вдруг в воздухе, и звуки тут и там падали на землю ленивым летним дождем. Музыка стала громче, и в мозгу у Косты что-то плавно встало на свое место — он узнал Каньядаса, гостиничного слугу, исполнявшего самые разнообразные поручения. Он приближался, наигрывая на гитаре. Каньядас все время играл роль — он усердно изображал из себя испанца, который, по его представлению, отвечал бы запросам иностранных туристов; сейчас он направлялся к вытянутому крылу гостиницы, чтобы развлечь серенадами молодых иностранок, обитавших в пропахших кухонным чадом номерах. Остановившись, он убрал с лица выражение томности и печали и пропел несколько строчек из Верди:

— «Привет, привет всем! Уж полночь наступила! Но что же происходит тут? Ответьте либо смолкните навеки».

Рыбаки смотрели мимо него. Коста был теперь в цирке, где по кругу галопировали белые лошади. Внезапно на спине каждой лошади очутилось по лисице. Он старался собраться с мыслями, но земля по-прежнему уплывала из-под ног.

Сервера, которого мучила совесть, решил воспользоваться случаем.

— Смотри, Каньядас, какая рыба! Может, ты сумеешь с ней что-нибудь сделать? Если б мы могли продержать ее ночь, тогда б и говорить не о чем, да вот холодильник испустил дух.

— Теперь рыба. О господи! — вздохнул Каньядас. — Чего только мне в жизни не предлагали. Но такое — впервые. Что это, молодая китиха, что ль?

Ветер надул маскарадную рубаху Каньядаса, и крошечные тореадоры встрепенулись, готовые отразить нападение врага.

— Да я не тебе предлагаю, — продолжал Сервера, — я про ресторан гостиницы говорю. Можно ведь подработать.

Каньядас прикинул в уме, и его простоватое лицо обрело твердость.

— Извиняюсь, да только бюджет утверждается на неделю вперед. Сразу видно, что ты не больно-то понимаешь, как управляют гостиницей. Вот что я тебе скажу, — повернулся он к Косте, — если ты ее никуда не пристроишь, приходи ко мне. Могу дать тебе за нее сотню. Все лучше, чем ничего. — Взяв на гитаре еще несколько аккордов, он двинулся прочь, но дорогу ему загородил Франсиско. Он был во всем черном и выглядел торжественно, словно собрался на свадьбу или на похороны. Тусклый желтый свет играл на его выдававшихся свежевыбритых скулах.

— Грабежа под каким угодно предлогом мы здесь не допустим, — сказал он. — Если кому нужна рыба, он покупает ее за настоящую цену у торговок, а если торговки не хотят эту рыбу покупать, это их дело. Значит, у них есть свои причины.

Остальные рыбаки стали в замешательстве расходиться, как бы снимая с себя ответственность за происходящее. Коста же, слушая Франсиско, постепенно приходил в себя: ему словно вылили на голову ведро холодной воды. Он понял: это приговор.