День лжецаря

Его губы невольно растянулись в улыбке. Возможно, его сводный брат наконец-то умирает! Рамсес IV был весьма плох, когда Майатам видел его в последний раз. Теперь, когда Симеркет мертв, убитый преданным Менефом в далекой Месопотамии, он не получит иноземного идола для своего излечения. Майатам нахмурился, вспомнив, что в течение шести месяцев не получал от Менефа никаких известий, никакого подтверждения того, что убийство Симеркета действительно состоялось. Но он вспомнил, что в Вавилоне снова начались родовые муки установления новой династии, и это, несомненно, объясняло медлительность почты.

Затем принцу пришла счастливая мысль. Возможно, его вызвали для того, чтобы назвать официальным опекуном младшего сына Рамсеса, его племянника. Улыбка Майатама сделалась еще шире, когда он с нежностью подумал о своем юном подопечном, которому, как ни печально, скоро придется лежать в могиле рядом со своим отцом — как еще одному из забытых мальчиков-царей, которых с такой быстротой производит Египет.

Но внезапно по красивому лицу Майатама пробежала тень. Привыкший к его переменчивым настроениям, цирюльник поспешно отступил назад, избегая щипка цепких пальцев принца. Но Майатам вспомнил о своей матери Тайе.

Ей следовало бы быть здесь, подумал он с горечью. Это ей надо было идти в замок Джамет. Какое удовольствие получила бы она от триумфа над ханаанской шлюхой своего мужа, матерью Рамсеса IV. При этой мысли улыбка Майатама сделалась еще более злобной. Он даже коротко рассмеялся, когда слуга накидывал на его плечи шкуру леопарда, указывающую на его высокий сан священника Он, а затем водрузил на его голову парик.

В сопровождении свиты Майатам прошествовал к барже, ожидавшей его у пристани. Он жил в нескольких лигах к северу от города, в огромном поместье, расположенном далеко от вони и суеты Фив. Не для него эта теснота в Джамете. Пусть ее домогается знать из ближнего окружения фараона. А ему нравится его тайное времяпрепровождение — и он предпочитает держать его подальше от любопытных глаз. Он вспомнил о маленькой служанке, делившей с ним сегодня ночью постель. Надо не забыть спросить, есть ли у нее родные, которые могут начать искать ее…

Когда позолоченная баржа обогнула излучину реки и из-за поворота показался замок, его сердце забилось чаще. Однако его приятное ощущение быстро улетучилось, сменившись тревогой. Вместо траурных песнопений и плача, каковые он ожидал здесь услышать, замок Джамет был освещен праздничными огнями, и отовсюду неслась музыка — свирели, лютни и барабаны. Доки были полны судами знатных сановников.

Матросы бросились привязывать его баржу к сваям, а Майатам разочарованно взирал на площадь перед храмом, освещенную кострами, в дыму густых облаков фимиама, поднимающихся от огромных каменных кадильниц. Затем он увидел причину всей этой суеты: перед воротами Великих Пилонов остановился причудливый и роскошный фургон. К нему было привязано не меньше сотни волов, а сам он, со стенками, инкрустированными драгоценными камнями и позолоченными рисунками, которые сверкали в свете костров, был раскрашен яркими, отнюдь не траурными цветами. На дне фургона находилась своего рода гробница, ее дверцы были распахнуты навстречу ночи, но она была пуста.

Ступив на пристань, Майатам увидел целый поезд подвод и повозок, они протянулись по всей площади, до самого Нила. Шум и скопление народа вокруг храма были чудовищны, и ему пришлось ждать, пока его слуги хлестали по лицам, плечам и спинам, чтобы люди расступились и дали пройти в ворота царствующему принцу Майатаму.

Проходя через пилоны, он почувствовал, как дрожит под его ногами земля от барабанной дроби. Он стал проталкиваться вместе со всеми в заднюю часть святилища. Пурпурные шторы, свисавшие с серебряных колец, что-то скрывали. Но фонари и светильники горели ярко.

Отборная шарданская стража встретила Майатама у входа. Он получил указание пройти в шатер — личную резиденцию фараона, как сказали ему. Там он нашел своего двоюродного брата в окружении его любимых придворных. Принц заметил, что Рамсес был облачен в одежды из гофрированного льна — самые торжественные, а его голова клонилась под красными и белыми коронами, тонкая шея гнулась под весом воротников с драгоценностями, тяжелых нагрудных украшений и золотых цепей. Майатам заметил также и то, что глаза фараона ярко блестели (хотя это могло быть от лихорадки) и что его обычно бледные щеки были синевато-багровыми от волнения (хотя, возможно, от краски). Рамсес посмотрел в его сторону, и принц склонился пред ним в поклоне.

— Брат! — воскликнул фараон. — Наконец-то ты здесь. Теперь можно начинать. — Он кивнул слуге. Рамсес сделал движение, чтобы поднять Майатама на ноги. — Я очень хотел, чтобы ты приехал сегодня и увидел все своими глазами!

— Но… что я должен увидеть, ваше величество?

— Что-то, о чем ты должен обязательно рассказать другим нашим братьям в Пи-Рамсесе. Я очень хотел, чтобы они тоже были здесь, но не мог более ждать ни минуты. Так что ты должен описать им в точности все, что здесь увидишь!