День мертвых

– Ну вообще-то да. Купил на Четвертой авеню. Мы с мамой там часто бывали. В начале авеню много букинистических магазинчиков, так что мы ехали на метро из самого Бруклина. С тех пор как мне стукнуло шесть и до тех, когда… наверно, когда я уже стал слишком большим, чтобы ездить с мамой за покупками. Эту книжку я купил из-за названия и красной обложки.

– Ну и как тебе?

– Не знаю. Я так и не понял, чего маялся этот парень. Он ведь в частную школу ходил – значит, был при деньгах, ну или его родители были. Так на что тут жаловаться-то? Но он всю книгу ноет, какие все вокруг притворщики и как все на свете не устраивает замечательного, как его там, Кэнфилда…

– Колфилда. Холдена Колфилда.

– Точно. А почему ты спрашиваешь?

– Потому что я Холден Колфилд, только выросший. – Расхохотавшись, он покачал головой. – Знаешь, Мардер, не исключено, что мы единственные люди в северном Лаосе, способные обсуждать «Над пропастью во ржи». Пожалуй, не дам тебе убиться.

– Спасибо, сержант. Так тебя выперли из частной школы?

– Ага. Я думал, все они притворщики. А тебе никогда не казалось, что твои родители – дерьмо?

– Нет, я всегда считал их порядочными и честными людьми. Я же сказал, отец у меня печатник и член профсоюза. Он гордится своей работой; верит, что стоит на защите печатного слова, а это хребет цивилизации. И всегда называет печатников аристократами рабочего движения, авангардом. А мама… через дорогу жил один нищий старикан, и часто бывало, что вот я возвращаюсь из школы, а она кормит его супом. В продуктовом, да и в других местах ко мне подходили женщины и говорили: «Мама у тебя святая». А у меня-то и в мыслях такого не было. И еще она любит книги; сколько себя помню, всегда читала для меня и не давала монашкам заморочить мне голову. Когда мы втроем шли по нашему району, я всегда улыбался, так мне хорошо было с ними. Так что нет. Может, армия – дерьмо, мир – дерьмо, только не Мардеры. А за что тебя выперли?

– Я напился и навалил большую кучу на школьную печать. Была такая мраморная мозаика в Байрон-холле – это главное здание в Частной школе имени Вона. Тогда отец устроил меня в школу Братьев христианских[21], куда когда-то ходил и сам. Как он выразился, хотел проверить – может, у них получится выбить из меня дурь.

Скелли закурил еще одну сигарету и умолк, глядя, как дым поднимается к тростниковой крыше и змейкой обвивается вокруг тонких лучей света, проникавших сквозь прорехи.

– Получилось?

– О, били меня исправно, этого не отнять. Уж их-то в притворстве не обвинишь. Когда требовалось выпороть мальчишек, они были сама искренность. Я считал их психами и забил на всю эту божественную хренотень – то есть не молился и даже не пытался делать вид, что верю в нее. За это меня и били, а я все равно не подчинялся. Месяц продержался, а потом взял и свалил. Залез в учительскую и вычистил всю наличку, которую ученикам выдавали на карманные расходы, – баксов двести, наверное. И сорвался на юг. Доехал до Флориды, устроился в Орландо в один ресторанчик, ночевал на вписке с такими же беглыми. Хорошее было время, да, пока копы меня не загребли и не отправили обратно к папаше.

– Он, наверное, был в бешенстве.

– Да не особо. Скорее поставил на мне крест. И разбираться со мной поручил своей секретарше, миссис Тейтем. Вообще, из всех взрослых только она принимала меня всерьез. Ну то есть как человека с собственным мнением.

– А как же твоя мама?

– А, милашка Кларисса? После того как я испортил ей фигуру, милашка Кларисса смылась и вышла за аргентинского спортсмена. На Рождество и день рождения присылает мне чек и открытку. Короче, миссис Тейтем сработала четко – спросила, где бы я хотел учиться, если есть вообще такое желание. Я сказал, что в обычной средней школе. Она устроила меня в Хэнкокскую общеобразовательную, и там мне понравилось. Взять хотя бы девочек: раньше у меня не было возможности видеть их каждый день. И ребят тоже – обычных засранцев, а не богатых. Богатые – это совсем другая категория засранцев, и мне гораздо сложнее их переваривать, потому что отец у меня классический богатый засранец. Ну и в Хэнкоке была вся эта фигня, которую показывают в фильмах про обычные школы. Единственное, что всех волнует, – это кто крутой, а кто нет, и как бы потрахаться, поржать и словить кайф, а самой учебой заниматься как можно меньше. И никто меня не бил и не говорил, что я позор для школы, потому что в таких школах, если тебя не арестовывают за убийство, то ты уже образцовый ученик.