Мардер же понимал то, чего они, кажется, не осознавали совсем: для Скелли все серьезней некуда, для него главная цель войны, что раздирает его родину на части, – спасение хмонгов из этой деревни, и нет другого достойного оправдания у этого чудовищного разбазаривания жизней и казны. Как и всякий, кто прожил в этих краях больше недели и обладал хотя бы зачатком мозгов, Скелли понимал, что Республика Южный Вьетнам не стоит ломаного гроша и ее уже не спасти. Республиканская армия прогнила на всех уровнях и кишела шпионами. В КОВПВ, этой обители бесчестия и лжи, только и умели, что забрасывать в джунгли желторотых призывников и ждать, пока тех не выкосят ВНА и остатки Вьетконга; после этого бомбардировщики и артиллерия утюжили лес, что теоретически должно было увеличить потери противника (по большей части завышаемые). Скелли не верил в эту стратегию: он знал ВНА, знал, что они никогда не сдадутся, что пожертвуют всем населением, но не потерпят иноземных солдат на своей земле.
С монтаньярами все обстояло иначе. Они составляли отдельный народ и готовы были сражаться. Они воевали с вьетнамцами сотни лет – почти как индейцы в Америке – и с небольшой помощью со стороны могли построить в горах собственное государство, которое отразило бы любые атаки и вызвало сочувствие во всем мире. Соединенные Штаты наконец-то дрались бы за правое дело – даже сраная Джейн Фонда[100]
, даже долбаные хиппи увидели бы, что за правое, – и американцы поддержали бы эту борьбу.Мардер позволил себе принять эту точку зрения, но в мудрость американского народа верил куда меньше Скелли. Хотя он вышел из патриотических рабочих кругов и не имел связей со студенческим антивоенным движением, его воспитывали два католика левых взглядов – редкая порода людей. Отец умел отличить войну богача от войны бедняка, а мать, из еженедельных писем которой Мардер узнавал, что творится в мире, принадлежала к Движению католических рабочих и много лет дружила с Дороти Дэй. По мнению Мардера, Скелли немножко двинулся умом, но ему и самому было восемнадцать, он не закостенел еще в цинизме и хотел приобщиться к глубокому источнику сержантской веры.
И ему нравилось наблюдать, как Скелли общается с хмонгами – с Жонг, ее братьями и сестрами, родными и двоюродными; нравился их мягкий характер и то, как ласковы они с детьми, как нежен старый грозный сержант Скелли с худым как палка созданьицем, которое так любил. Нравилось, с каким почтением этот народ относится к старикам и как те стремятся сохранить в первозданном виде свои обряды, те духовные узы, которые сильно поистрепались, но еще удерживали хмонгов от рассеивания – участи худшей, чем смерть.
Так что в итоге Мардер поддался на уговоры, сказал, что купит буйвола и пройдет посвящение, и вот однажды утром он сидел на корточках в общей комнате
Это продолжалось несколько часов, и у Мардера было предостаточно времени, чтобы поразмыслить о религии во всех ее разновидностях. Неужели Скелли и правда в это верил – в то, что вселенная кишит злокозненными духами, которых следует умилостивлять, принося в жертву животных? В то, что все болезни и катастрофы – результат колдовства или проделки призраков? Возможно, и не верил; возможно, спецназовцев так учили – полностью погружаться в культуру людей, в которых они видят союзников, которых нельзя обижать. Лишь позже Мардер понял, что Скелли верит только в Подготовку.
Мальчика из книги «Над пропастью во ржи» занесло в армию, и армия обещала ему вечное отрочество в обмен на страдания. Если он согласен истязать свое тело, согласен ступенька за ступенькой взбираться по крутой иерархической лестнице – учебка, пехотная школа усиленной подготовки, десант, спецвойска, – то его примут в банду мальчишек, которых никому не побить, которые тянутся к чистоте посреди этой жалкой мошеннической войны, которые дадут мужчине чувство братства в той мере, в какой он сам захочет, которые не притворяются. Мардер наблюдал за их забавами – шумным весельем, розыгрышами, вопиющими, жизнерадостными нарушениями устава. Ему вспомнилось, что точно так же вел себя в детстве он сам. И так Мардер пришел к мысли, что Скелли было совсем не трудно обратиться в примитивное язычество – все они и так уже наполовину его исповедовали, все более или менее служили Повелителю мух[101]
.