День могил

Челюсти Расмуса плотно смыкаются, когда он понимает: Тармо говорит вовсе не о погодке, а о находке. О том, о чем говорят все в их маленьком прибрежном городке на две тысячи жителей. О том, с чем Расмуса никто не должен связать.

– Бедная девочка. Хорошо, что она вроде как ничего не поняла. Мать, конечно, в шоке, да и не только она, верно? – Старик поворачивает голову к Расмусу, чутко уловив его местонахождение, и застывает в ожидании ответа.

– Угу, – брякает Расмус.

«Я-то точно в шоке», – соглашается он.

– Кто-то думает на лесных животных, но на самом деле все знают правду. Правду, откуда этот ужас взялся, – неодобрительно качает головой Тармо.

«Да неужели», – мысленно фыркает Расмус. Банкомат наконец освобождается из плена толстенной продавщицы небольшого магазинчика, который расположен по пути к его дому. Она, в ярко-фиолетовом спортивном костюме, выплывает из закутка на улицу, сжимая под мышкой несуразный клатч со стразами. Кивает Расмусу, часто покупающему у нее хлеб, сыр, воду и кофе, и Расмус вежливо кривится в ответ, хотя его жутко раздражают – сейчас и всегда – ее старомодная советская укладка и слишком явные заигрывания с по большей части нетрезвыми покупателями. Фиолетовое пятно проплывает мимо, и Расмус делает шаг по направлению к банкомату, но старческий голос заставляет его остановиться:

– Вовсе не животные вытащили твое добро наружу.

В горле Расмуса застревает ком. Его добро?

– Извините? – поворачивается он к старику. Не может не повернуться. Не после того, что тот сказал.

– Не передо мной извиняться надо, не передо мной…

Расмус сжимает в карманах руки. Делает шаг обратно к старику.

– Какие-то проблемы?

Тармо смеется неустойчивым, диссонансным старческим смехом.

– Проблемы теперь у тебя, не правда ли?

– Ты знаешь, кто я?

– Зачем мне? А вот они знают. Они знают все.

Полиция, холодеет Расмус. Но в ту же секунду от сердца отлегает.

– Маалусам лучше не гадить, иначе сам окажешься в полном дерьме. В полном-преполном дерьмище. – Старик морщит нос, словно и правда чует вонь.

– Маалусы, ага, – глупо улыбается Расмус. Старик совсем поехавший. Ладно, главное, что не полиция.

– Это они вытолкнули наружу ту дрянь, что ты им закопал.

А вот это уже нехорошо. Расмус выдыхает.

Старик слепой и понятия не имеет, кто перед ним и как он выглядит. Он не представляет угрозы. Не надо его трогать, тем более пока полиция здесь. Он все равно ничего не сможет им рассказать, кроме какой-то бесовской сказки. У него нет и не может быть никаких доказательств. Может, он каждому прохожему это впаривает.

– Зря ты выбрал этот древний лес. Всем было бы меньше хлопот.

– Проспись, дедуля, – зло бросает Расмус. Ему совсем не смешно.

– Это я успею, – соглашается Тармо. – А вот тебе спать не советую. И так мало времечка твоего осталось…

– Заткнись, псих!

Расмус поворачивается и направляется к банкомату.

– Держись подальше от леса! – кричит Тармо, вцепившись пальцами в колени. Расмус от неожиданности наступает в лужу. Старик за спиной что-то бормочет, но Расмус больше не слушает. До него долетает лишь:

– …они очень не любят тех, кто убивает жив… – Тут старик заходится кашлем, и Расмус морщится оттого, что по спине у него почему-то пробегают мурашки.

Вскоре он уже за безопасной дверью, нажимает на кнопки автомата. «Я и не убивал животных, – думает он, забирая карточку из банкомата. – Не убивал животных».

«Потому что они очень не любят тех, кто убивает живых существ», – думает Тармо, повторяя и повторяя про себя – берегись, берегись, берегись, хотя и знает, что Расмусу уже не помочь. Да и надо ли? Он сам виноват.

Когда Расмус выходит на улицу, из подъехавшего таллиннского автобуса выгружаются пассажиры. Старика уже не видно.

*

Урчание под землей отдается легкими вибрациями на поверхности. Ближайший к лесу домик, маленький, деревянный, покрашенный морилкой, с красными оконными рамами, слегка вздрагивает – его обитатели, как обычно, решают, что недалеко проехал грузовик, и даже не смотрят в окно, садясь обедать. Урчание напоминает просыпающийся мотор, готовящийся к работе, – и они действительно готовятся к работе. Человек из дома у дороги сам назначил этот день – день, когда они выходят из своей размеренной подземной спячки. Не первый и не последний.

День, когда появляется муравейник, а иногда и несколько.

День могил.

*

Расмус сидит за библиотечным компьютером – на мониторе в режиме инкогнито открыт поиск – и пялится в экран, словно не веря, что он действительно готов сделать это, потом все-таки набирает в строке «маалусы». Пока страница предательски медленно грузится, в читальном зале слышится шепоток. Просто обсуждение газеты или новостей, знает Расмус, но ему все равно кажется: смотрят не в газету, а на него, показывают на него пальцем, шепчут – это он, он, сын своего отца, это он во всем виноват. Страница загружается, и Расмус сглатывает слюну. Поворачивается, но никому до него нет ни малейшего дела. Ни до него самого, ни до того, что он сделал, ни до того, что он ищет в интернете. «Это уже паранойя», – думает Расмус.