День Муравья

Летиция Уэллс во всем винила себя.

— Я его не заметила. Он был такой маленький. Я его не заметила!

Они все смотрели на маленькое неподвижное тельце. Это уже неживой предмет. Глядя на этот жалкий изломанный каркас, никто бы и подумать не мог, что это был 103-й — главнокомандующий первого крестового похода против Пальцев.

Они столпились возле останков.

Вдруг Летиция Уэллс, широко открыв глаза, вздрогнула.

— Он пошевелился!

Все внимательно посмотрели на неподвижное насекомое.

— Ты принимаешь желаемое за действительное.

— Нет, мне не померещилось. Я точно видела, он шевельнул усиком. Едва заметно, но все же шевельнул.

Они переглянулись и стали вглядываться в насекомое. Муравей не проявлял ни малейших признаков жизни. Он замер в какой-то болезненной судороге. Антенны подняты, шесть лапок напряжены — все выглядело, как будто он готов вновь отправиться в долгое путешествие.

— Я… я уверена, он шевельнул лапкой!

Жак Мелье взял Летицию за плечо. Он понимал, что от горя она видит именно то, что хочется видеть.

— Увы. Это, скорее всего, было чисто рефлекторное движение.

Жюльетта Рамирез не хотела оставлять Летицию Уэллс в сомнениях, она поднесла маленький трупик к уху. Даже положила его в ушную раковину.

— Думаешь, ты услышишь, как бьется его сердце?

— Кто знает? У меня тонкий слух, я могу услышать даже малейшее движение.

Летиция Уэллс снова взяла тельце героя и положила его на скамейку. Встав на колени, она осторожно поднесла к его мандибулам зеркальце.

— Надеешься обнаружить дыхание?

— Но ведь муравьи дышат, разве нет?

— У них слишком легкое дыхание, мы не сможем его заметить.

В бессильной досаде они смотрели на неподвижное насекомое.

— Он умер. Он мертвый!

— 103-й был единственным, кто надеялся на наше межвидовое содружество. Не сразу, но он все-таки поверил в возможность взаимопроникновения двух наших цивилизаций. Он нашел подход, нашел общие знаменатели. Никакому другому муравью было бы не по силам совершить такое. Он понемногу начинал становиться… человеком. Он оценил наш юмор и наше искусство. Вещи совершенно бесполезные, как он говорил… но такие чарующие.

— Мы обучим другого.

Крепко обнимая Летицию Уэллс, Жак Мелье пытался утешить ее.

— Мы найдем другого муравья и объясним ему, что такое юмор и искусство… Пальцев.

— Таких, как он, больше нет. Это я виновата… я виновата… — повторяла Летиция.

Они не сводили глаз с тела 103-го. Последовало долгое молчание.

— Мы достойно похороним его, — сказала Жюльетта Рамирез.

— Мы похороним его на кладбище Монпарнас рядом с великими мыслителями столетия. Сделаем небольшое надгробие, а па нем надпись: «Он был первым». Только нам одним будет известен смысл этой эпитафии.

— Устанавливать крест мы не будем.

— И никаких цветов или венков.

— Только штата, а из нее устремленная вверх веточка. Ведь он всегда держал голову высоко, даже когда ему было страшно.

— А боялся он всегда.

— Каждый год мы будем приходить на его могилу.

— Лично я не люблю вспоминать о поражениях. Жюльетта Рамирез вздохнула:

— Как жаль!

Краем ногтя она пошевелила антенну 103-го.

— Ну давай! Просыпайся! Ты подшутил над нами, а мы поверили, что ты умер, ну покажи, что это шутка. Ты пошутил, как шутим мы, люди. Видишь, у тебя получилось, ты открыл муравьиный юмор!

Она поднесла труп к галогеновой лампе.

— Может, если немного тепла…

Они все смотрели на тельце 103-го. Мелье не удержался и пробормотал короткую молитву: «Господи, сделай так, чтобы…»

Но по-прежнему ничего не происходило.

Летиция Уэллс едва сдерживала непрошеную слезу, но слеза все же скатилась, скользнула по носу, затем по щеке, на мгновение задержалась в ямочке подбородка и упала рядом с муравьем.

Соленые брызги задели антенны 103-го.

И тут произошло нечто. С расширенными от удивления глазами, все они подались вперед.

— Он пошевелился!

На этот раз все видели, как задрожала антенна.

— Он шевельнулся, он еще жив! Антенна вздрогнула еще раз.

С лица комиссара Летиция сняла слезу и обмакнула в нее антенну.

Антенна едва заметно отклонилась назад.

— Он жив. Он жив. 103-й живой!

Жюльетта Рамирез скептически потирала губы пальцем.

— Это еще ничего не значит.

— Он тяжело ранен, но, может, его можно спасти.

— Нам нужен ветеринар.

— Ветеринар для муравья, да такого нет! — заметил Жак Мелье.

— Кто же тогда сможет вылечить 103-го? Он умрет без медицинской помощи!

— Что же делать? Что делать?

— Унести его отсюда да побыстрее.

От радости они не знали, что делать: им так хотелось, чтобы муравей зашевелился, а теперь, когда он двигался, они не знали, как ему помочь. Летиция Уэллс хотела погладить его, успокоить, извиниться. Но она чувствовала себя такой неуклюжей, такой неловкой в пространстве-времени муравьев, что только ухудшила бы ситуацию. Ей хотелось стать муравьем, чтобы вылизать его, подкрепить его хорошим трофоллаксисом…

Она воскликнула:

— Его могут спасти только муравьи, его надо отнести к своим.

— Нет, на нем чужие запахи. Даже муравей из его собственного гнезда не опознал бы его. Он бы его убил. Предпринять что-то можем только мы.

— Нужны микроскопические скальпели, пинцеты…