День накануне

Препятствие, которое остановило меня месяц назад, еще не принадлежит к разряду самых скверных, бывают куда хуже. Сплошь и рядом утыкаешься в ограду или в стену. Возникают они тоже неожиданно, очень тверды и так высоки, что не только преграждают мне путь, но и заслоняют все, что находится впереди, за ними. Я беспомощно стою перед такой стеной, гляжу на нее, ощупываю, пытаясь отыскать на каменной поверхности какую-нибудь, пусть едва заметную, царапину или трещину, которую удалось бы углубить, ищу излом или выступ, который позволил бы взобраться на скалу. Тщетно. Преграды, как я уже говорил, бывают разные. Часто приходится, например, иметь дело с пропастями. И они появляются внезапно — словно земля вдруг взяла и расступилась. Правда, они не мешают видеть то, что на другом их краю, но лишают возможности сделать хотя бы полшага в том направлении. Я вижу цель, к которой стремлюсь. Иногда ее заслоняет туман, сквозь который проглядывают только очертания предметов, — тогда мне еще сильнее хочется приблизиться к ним, чтобы рассмотреть детали. Но обычно воздух прозрачен как стекло, и я, несмотря на то что стою на краю непреодолимой пропасти, вижу все очень отчетливо, вплоть до мельчайших подробностей. Казалось бы: если я так ясно вижу цель — неужели этого мало? Ведь мне не нужна чужая земля, я не стремлюсь к физическому обладанию деревьями, людьми, животными — не в том заключается моя работа! Это очевидно. Все, что я делаю, повторяю, вмещается в те рамки, в которых физические законы будто бы не действуют. Моя работа заключается в том, чтобы, не поднимаясь со стула, на котором я сижу, одновременно быть в другом месте — за горой, за стеной, за рекой, на противоположном краю пропасти — и описывать то, что там находится, то есть мне вовсе не нужно осязать то, чем я хочу обладать.

Но больше всего сил я трачу не на преодоление стен и пропастей, а — смешно сказать! — на борьбу с легким, тонким, воздушным, словно бы тюлевым занавесом, который часто отделяет меня от того, к чему я стремлюсь. Я вижу сквозь него все как будто достаточно отчетливо — и все-таки не совсем ясно. Это меня злит, раздражает, мешает до конца постичь смысл происходящего за ним. Сколько раз я уже обманывался из-за этой дурацкой преграды, которая иногда кажется пустяком, ничтожным огрехом зрения, дымкой на стекле, минутной усталостью глаза, мимолетным видением. Однако невинно она выглядит лишь до тех пор, пока я не попытаюсь ее устранить. Я протягиваю руки и раздвигаю занавес — точно так же, как приоткрываю занавеску на окне, чтобы выглянуть на улицу, — но вместо четкой картины, которую ожидал увидеть, которую уже почти видел, обнаруживаю перед собой еще один занавес, а за ним — еще один, и отнюдь не последний. В конце концов, я мог бы удовлетвориться и этим расплывчатым образом, но какое-то внутреннее убеждение или даже более того — принуждение заставляет меня верить, что я все-таки смогу убрать очередной заслон, что еще минута — и передо мной откроется абсолютно ясная картина, и я не только увижу, но и пойму, и назову всё. Предметы и людей, их удивительные свойства и тайные связи, их формы, движения, жесты, их слова и молчание, их мысли и мечты. Смысл их жизни, существования, бытия.

Так что моя работа — сплошная череда сражений с препятствиями; похоже, их преодоление и есть суть моей профессии. (Иногда мне кажется, я должен сделать что-то еще или что-то другое, иногда — что ничего больше делать не нужно.) Чем неподатливее препятствие, тем важнее мне победить его, ибо все мое внимание и все мысли сосредоточиваются на том, что находится за ним. Никогда в жизни, даже во сне, я не видел такого неба и земли, таких деревьев, скал, животных, никогда не слыхал таких удивительных бесед, которые ведут люди там, по другой стороне. Мне в высшей степени любопытно, о чем они говорят. Толком я их не понимаю, потому что до меня долетают лишь обрывки фраз, но я догадываюсь, что разговор идет о вещах, чрезвычайно для меня важных. Я подозреваю, что те люди знают о мире и жизни гораздо больше нашего, что говорят они об этом свободно и просто, как мы — о делах обыденных. И я мучаюсь в поисках слов и способов, с помощью которых мог бы выразить по крайней мере то, о чем догадываюсь, что предчувствую, — но слова и способы тоже там, по ту сторону.