День накануне

Сколько здоровья стоила мне та смешная и одновременно грустная история, в которую меня впутали! Минутку, кто меня впутал? Я сам впутался, сам виноват, ведь это происходило в моем собственном сне! Мы сами, так или иначе, в ответе за все, даже за свои сны. Но как это случилось? Обыкновенно: я лег в постель, как всегда, около двенадцати и немного почитал газету перед сном, потом полистал какую-то книгу, одновременно слушая радио. Примерно около часа заснул, легко нырнув в постепенно густеющую мглу, тишину и беспамятство. Я погружался в сон мягко, без толчков, как будто опускаясь на парашюте, и знаю, что, засыпая, не думал ни о чем. Не взял с собой из так называемой яви ничего — ни мыслей, ни намерений, ни даже чувств. Когда я проснулся, пришел в себя, было слишком поздно. Все уже кончилось. Что? То, что случилось раньше, как бы в прологе сна, пока я летел, проваливался в сон и пребывал в состоянии бездумья, бесчувствия, как бы в психической невесомости. Это происходило будто совсем недавно, мгновение назад, но в то же время много лет назад, так давно, что я успел совершенно забыть, когда, кому и при каких обстоятельствах обещал сделать то, о чем сейчас расскажу. Знал только, что обещал и обязан обещание выполнить. Согласие мое было поступком на удивление глупым и постыдным — думая об этом сейчас, честно говоря, я готов провалиться сквозь землю. То, что случилось, раз и навсегда доказывает, что глупость и легкомыслие не покидают меня даже во сне и моей натуре присущ авантюризм. Всякий раз, когда я вспоминаю об этом, стыд, гнев, злость на себя заставляют меня попытаться воссоздать ситуацию и понять, почему я согласился это сделать, но ничего не получается. Хоть убейте, не помню, кто были люди, меня уговорившие. Только смутно припоминаю, что они взывали к моему честолюбию (боже мой, скорее к тщеславию!), что речь шла о престиже и даже спасении кого-то, кто вдруг заболел или что-то в этом роде. Идиотизм. Значит, меня уговорил кто-то будто бы мне известный — и одновременно неизвестный, какие-то люди, с которыми я вроде бы считался — но которых всерьез не принимал. Какой-то вроде бы уважаемый человек — а скорее бездельник и хитрец, может быть, какой-нибудь импресарио, постаравшийся, чтобы я поверил, что он желает мне добра и что благодаря ему я могу сделать карьеру, — а на самом деле тайный враг — пожелал меня облапошить и выставить на посмешище.