День опричника

Взгрустнулось чего-то… Включаю телерадио «Русь». Заказываю «минуту русской поэзии». Нервического склада молодой человек декламирует:

Туманом залиты поля, Береза ранена. Чернеет голая земля — Весна не ранняя. Березе раскровили бок — Топор зазубренный. По лезвию стекает сок, Зовет к заутрени.

Поэт из новых. Ничего, с настроением… Одно не понятно — почему сок березовый зовет к заутрени? К заутрени звон колокольный звать должен. Замечаю впереди регулировщика в светящейся шинели, вызываю его по госсвязи:

— Старшина, расчисти мне путь!

Вдвоем с ним — я госгиперсигналом, он — жезлом прокладываем дорогу. Выруливаю к Ильинке, пробиваюсь через Рыбный и Варварку к Красной площади, въезжаю через Спасские, несусь к хоромам Государыни. Бросаю машину привратникам в малиновых кафтанах, взбегаю по крыльцу гранитному. Стражники в ливреях раззолоченных отворяют первую дверь, влетаю в прихожую, розовым мрамором отделанную, останавливаюсь перед второй дверью — прозрачной, слабо сияющей. Дверь эта — сплошной луч, от потолка до пола зависший. Стоят по краям двое сотников из Кремлевского полка, смотрят сквозь меня. Привожу в порядок дыхание и мысли, прохожу сквозь дверь светящуюся. От луча этого широкого ничто утаить невозможно — ни оружие, ни яд, ни умысел злой.

Вступаю в хоромы Государыни нашей.

Встречает меня поклоном статная приспешница Государыни:

— Государыня ждет вас.

Ведет сквозь хоромы, через комнаты и залы бесчисленные. Раскрываются двери сами, бесшумно. И так же бесшумно закрываются. И вот — сиреневая спальня Государыни нашей. Вхожу. А передо мною на широком ложе — супруга Государя нашего.

Склоняюсь в долгом поклоне земном.

— Здраствуй, душегуб.

Она так всех нас, опричных, именует. Но не с порицанием, а с юмором.

— Здравы будьте, Государыня Татьяна Алексеевна.

Поднимаю очи. Возлежит Государыня наша в ночной сорочке шелку фиолетового, под нежно-лиловый цвет спальни подходящего. Волосы черные у ней слегка растрепаны, по плечам большим ниспадают. Одеяло пуховое откинуто. На постели — веер японский, китайские нефритовые шары для перекатывания в пальцах, золотое мо-било, спящая левретка Катерина и книжка Дарьи Адашковой «Зловещие мопсы». Держит в пухлых белых руках своих Государыня наша табакерку золотую, брильянтовыми прыщами осыпанную.

Достает из табакерки щепоть табаку, запускает в ноздрю. Замирает. Смотрит на меня своими влажными черными очами. Чихает. Да так, что сиреневые подвески на люстре вздрагивают.

— Ох, смерть… — откидывает Государыня голову свою на четыре подушки.

Отирает ей приспешница нос платком батистовым, подносит рюмку коньяку. Без этого утро у Государыни нашей не начинается. А утро у нее — когда у нас вечер.

— Тань, ванну!

Приспешница выходит. Государыня коньячок лимоном закусывает, руку мне протягивает. Подхватываю руку ее тяжкую. Опираясь на меня, встает с ложа. Хлопает в ладони увесисто, идет к двери сиреневой. Открывается дверь. Вплывает туда Государыня наша. Дородна она телом, высока, статна. Телесами обширными, белыми не обделил ее Господь.

Стоя в опочивальне, провожаю взглядом широкую Государыню нашу.

— Чего встал, ступай сюда.

Иду покорно за ней в просторную беломраморную ванную. Тут уже две другие приспешницы суетятся, ванну готовят, открывают шампанское. Берет узкий бокал Государыня, садится на унитаз. Всегда так у нее — сперва немного коньяку, потом уже шампанского. Справляет нужду Государыня, отпивая из бокала. Встает:

— Ну, чего молчишь? Рассказывай.

А сама руки белые свои вверх подымает. Вмиг снимают приспешницы с нее сорочку ночную. Опускаю очи долу, успевая в очередной раз заметить, сколь пышно и белокоже тело Государыни нашей. Ой, нет такого другого… Спускается она по ступеням мраморным в ванну наполненную. Садится.

— Государыня, все исполнил. Прасковья сказала — сегодня ночью. Сделала все, как надо.

Молчит Государыня. Пьет шампанское. Вздыхает. Так, что пена в ванной колышется.

— Ночью? — переспрашивает. — Это… по-вашему?

— По-нашему, Государыня.

— По-моему, значит — в обед… Ладно. Снова вздыхает. Допивает бокал. Подают ей новый.

— Чего просила ясновидящая?

— Сельди балтийской, семян папоротника и книг.

— Книг?

— Да. Для камина.

— А-а-а… — вспоминает она.

Входит без стука главная приспешница:

— Государыня, дети пришли.

— Уже? Зови сюда.

Приспешница удаляется и возвращается с десятилетнимиблизнецами — Андрюшей и Агафьей. Близнецы вбегают, кидаются к матери. Воздымается Государыня из ванны, обнажаясь по пояс, грудь обширнейшую прикрывая, дети целуют ее в щеки:

— С добрым утром, мамочка!

Обнимает она их, бокал с шампанским не выпуская:

— С добрым утром, родные. Припозднилась я сегодня, думала, позавтракаем вместе.

— Мам, мы уже поужинали! — кричит ей Андрюша и бьет ладонью по воде.

— Ну и славно… — отирает она брызги пены с лица.

— Мамуль, а я в «Гоцзе»[7] выиграла! Я нашла баоцзянь[8]!

— Хаоханьцзы [9], — Государыня целует дочь. — Минмин[10].

Китайский у Государыни нашей довольно-таки старомодный…

— А я в «Гоцзе» уж давно выиграл! — Андрюша плещет водой на сестру.

— Шагуа![11] — плещет ответно Агафья.