День открытых обложек

Камень отмыт от пыли, чтобы не спеклась на жаре. Мы с сыном стараемся, была бы довольна, чистюля. Стоим. Разговариваем, – внимает ли нам из иного места пребывания? Мучается, должно быть, не в силах вмешаться, дать совет или остеречь – оттуда виднее.

Ей не увидеть меня, стареющего. Мне не увидеть ее в иных обликах. На плите плоский расписной камушек, омытый дождями. Внучка принесла.

– Де-ду-шка… Расскажи про бабушку. Которая меня не дождалась.

– Она хотела. Но у нее не получилось.

Рядом, на месте моем, лавр на толстом стволе, безжалостно укороченный до малого размера. Мы его подрезаем, но он не желает сдаваться, выпуская ветви. Заново и опять заново.

– Живет, пока я живу. Молится, должно быть, за мое долголетие…

Сторож у шлагбаума поднимает руку, вглядывается в лицо:

– С тобой всё в порядке?

– А с тобой?

– У меня всё нормально.

Отвечаю с заминкой:

– И у меня…

– Молодец. Проезжай давай, не держи других.

Со своего балкона вижу через долину ту гору. Те кипарисы. Громоздятся подпорные стены‚ террасы раскиданы на возвышениях‚ камень сходится с камнем – без бинокля не разглядеть, шоссе в изножье кладбища, муравьиной тропой, по которому таракашками бегут автомобили под неусыпным кладбищенским надзором.

А Ляпсус на полке, возле кровати, глаза давно нет, ухо обвисло, бусинка носа затерялась, единственный свидетель наших взлетов и падений, шепота в ночи и плача от боли, – надену бордовую юбочку на руку, один палец вставлю ему в голову, два в лапы, и прикроем глаза, он и я, вздохнем оба.

Сказано издавна без права на обжалование: «Счастие минувшее есть несчастие настоящее».

Что не оспорить.

Однажды автор умер во сне…

…не совсем‚ правда‚ но шло к этому.

Был долгий перебой‚ остановка сердца‚ которое засомневалось‚ стоит ли продолжать надоедливую обязанность. Начиналось соскальзывание души‚ стремительное втягивание на извечный маршрут, – подумать успел: «Я не прошу отсрочки‚ нет-нет... Но могу ведь еще что-то сделать. Выслушать. Облегчить и утешить. Имейте в виду».

Гулко ударило – пробудилось – через долгие мгновения. Ноющая‚ на полдня‚ пустота в груди‚ эхом отзвучавшего предупреждения: «Вернули! Меня вернули!..»

Банковский работник предложил:

– Закройте деньги на десять лет. Выгодно и надежно.

– Ха, – сказал, – где я и где мои десять лет? Имейте в виду, ваш клиент, по-видимому, не вечен.

Условия оказались заманчивы, проценты велики, и автор согласился:

– Теперь у меня нет выхода. Только прожить ваш срок.

– Хорошая мысль! – восхитился банковский работник. – Этим я стану соблазнять клиентов.

Так был подобран ключ к бессмертию…

Вот квартира, на которое зарабатывали годами. На облицовочный камень, лампочку под потолком, кран на кухне. На ключ в замке, раковину в ванной, электрическую розетку и цветочные горшки.

Въезжать надо в новое жилье, недавно отстроенное, с окнами ко всем ветрам, откуда ушли штукатуры с малярами, первыми освоиться в нем, напитать дыханием, добротой, молчаливым согласием и доверительным взглядом. Опасно въезжать в помещение, где теплится присутствие прежних хозяев, застарелые отголоски их ругани, вздорные препирательства и лживые согласия, которые внесут разлад в ваш быт.

И не обновляйте его, то помещение, не зазывайте каменщиков-столяров-электриков: выдохи сохранятся, липучие выдохи прежних постояльцев, чтобы по ночам вскидываться в непокое. Въезжать надо в новое жилье, непременно в новое, если, конечно, по возможностям.

Объявился гость в доме, обошел комнаты с коридором, сказал:

– Музыка у них. Цветы. Потолки высоченные. В таком обитании можно любить эту землю…

Над головой окно на покатой крыше. Громыхает при сильных ветрах, может сорваться – дождями зальет стол, компьютер, фотографии на стене. Подвязал накрепко веревкой, конец провисает до пола.

– Укоротил бы, – советуют редкие посетители.

– По этой веревке, – разъясняю, – можно взобраться к вратам Небес. Если очень уж приспичит. Или раскроются небесные дали, опустится с поручением зачарованный посланник. Допустимо и такое.

Глаз щурят привычно, губы кривят в ухмылке, и остается предположить, что они рано вышли из детства, а может, там не были.

– Раскроются Небеса – и какая тебе корысть?..

Благодушные. Снисходительные. В благополучии живущие, в благоразумии дни проводящие. Воинственные наклонности отсутствуют, силы утеряны к отражению неприятеля, неприятель тоже утерян – к спокойствию души и упитанности тела.

Ответить неспешно и обстоятельно:

– У вас свой бисер, в который играете. У меня свой. Оставьте право на выдумку, большего не прошу. Без воображения кому мы потребны?

Сказано-припечатано: «На вербе груши не растут».

Очень даже растут!

Вымысел таится по соседству. Следует распознать его, чтобы не ушел вслед за веком, устаревший, невостребованный, обреченный на забвение.

Как же он переполнен, мир вымыслов! Сколько в него набилось, натолкалось – не протиснуться! Прорваться бы в глубь страницы‚ обдирая бока‚ вписать окружающих в вечные свои фантазии‚ с ними вписаться самому.