День отца (СИ)

— Эта чёртова ночь, — выдохнул Князев. Обречённо, — была худшей в моей жизни. Я пять лет хотел тебе сказать, что она чудовище. Да толку-то! — покачал он головой.

— Лучше бы ты с ней переспал, а не откровенничал, — выдавил я резко пересохшим горлом.

Он посмотрел на меня виновато.

— Лучше бы, Рим. Лучше бы я никогда не знал насколько ты был для неё важен, и как она при этом поступила. Видеть её не могу. Слышать про неё не хочу. И прости, ненавижу твою Орлову и не знаю, что с этим делать.

— Тебе и не надо ничего с этим делать, Олег, — тяжело вздохнул я, похлопал его по плечу. И пошёл одеваться.

Я видел ситуацию иначе, чем он. Я знал, как тяжело дался Славке её выбор. Что она ошиблась. Кто не ошибается, пусть кинет в неё камень.  И мне было больно, что он считает Славку монстром. Но ведь монстров всегда любить труднее, чем принцесс. И пусть сейчас я был бессилен ему что-то объяснить — я и сам во всём сомневался. Но одно я знал точно: как бесконечно дороги они мне оба. И этого было достаточно.

— Как ты понял, что ничего не было? — вышел Князев следом за мной в прихожую с недопитым стаканом виски в руках. Мрачно привалился к стене — ну чисто Мефистофель с чашей яда.

Я отрицаю все — и в этом суть моя…

— Элементарно, — пожал я плечами. — Даже когда нам с тобой нравилось одно и то же, одно и то же — не общее. Я бы так не сделал: не переспал с твоей любимой девушкой. А, значит, и ты бы не сделал. А, если и сделал, то молчал бы до гробовой доски. Вы надрались и завалились спать, герой-любовник. А утром она уехала.

— А я разве не так сказал? — хмыкнул он. — И ты, кстати, тоже никогда не был ни скромнягой, ни пай-мальчиком, особенно после армии. Ты, сволочь, увёл у меня ту рыженькую, — сложил он руки на груди. — Как же её звали? Маша? Даша?

«Ксюша», — подумал я про себя. Но промолчал.

— До сих пор не могу тебе её простить, — обиженно глянул Князев. — У меня такие планы на неё были, — печально вздохнул он. — Ну да хрен с ней!

Он поднял бокал. Отхлебнул. Сморщился.

— Так что на счёт моего развода и Стешки? — спросил я, натягивая куртку. — Поможешь или мне искать другого адвоката?

— А твоя Орлова? Кто занимается её разводом?

— Какая-то Магдалина Ефремовна, — припомнил я разговор в супермаркете.

— Ох ты ж чёрт! — присвистнул Олежек. — У Бахтина практически нет шансов. Той только скомандуй «фас!» — она ещё половину всех его денег отсудит. Но, помяни моё слово, не разведётся с ним Орлова.

— Не разведётся, значит, не разведётся, — развёл я руками. — Я и сам, прямо скажем, глубоко женат. И, возможно, ради Конфетки, мне придётся ещё побыть женатым. Но если ты будешь выносить мне мозг, легче никому от этого не станет.

Он тяжело вздохнул и скривился:

— Конечно, я тебе помогу, Рим. Я за Конфетку кого хошь порву и без твоей просьбы.

— Слава богу, хоть одна из моих любимых женщин тебе нравится, — усмехнулся я и открыл дверь.

— Но идея с женитьбой была дурацкая! — крикнул он мне вслед.

— Дурацкая, Олег, дурацкая, — обернулся я. — Не повторяй моих ошибок, — показал я на Наташкины перчатки, забытые у зеркала. — Твоя — не отпускай.

— Нет, брат, — покачал он головой. — Если держать — это как раз чужая, свою — надо отпустить.

— А если не вернётся?

— Не вернётся, значит, не вернётся, — улыбнулся он и пожал плечами. — Значит, не твоя.

Я улыбнулся в ответ, махнул рукой и ушёл.

У него на зажигалке была гравировка «Миром правят сиськи!»

Так вот, значит, когда он её сделал!

миром неизменно

правят смерть и тлен

лишь одно нетленно

полиэтилен

Глава 22

Спустя несколько дней после разговора с Князевым и больше недели после радикальных перемен в Славкиной жизни, мы сидели в обед на нашей лавочке.

Она — подставив лицо солнцу. Я — глядя на неё.

Я только что тихонько постучал по деревянному сиденью «Тьху! Тьху! Тьху!», потому что моя Алмазная Принцесса сказала, что у неё существенно посветлело в голове.

Да я и сам заметил, что ей стало лучше. Намного.

Ни ключи, ни двери, ни подъезд для неё уже не проблема.

Она больше не стоит с потерянным видом, не понимая, где её кабинет. Не переспрашивает элементарных вещей. Не забывает имена и цифры. Чаще улыбается. И становится той самой Владиславой Орловой, что я всегда знал.

Несмотря на то, что на улице похолодало, мы всё равно решили поесть на свежем воздухе и отпраздновать нашу маленькую победу большим яблоком. Правда Славка только надкусила и, как Мёртвая царевна, прилегла на лавку, блаженно закрыв глаза, а я доел остальное.

Смотреть как солнце лижет её порозовевшую за эти дни нежную фарфоровую кожу было нескончаемым удовольствием.

Я выкинул огрызок и наклонился её поцеловать.

— Мн-н-н, — замычала Слава, отвечая на «яблочный» поцелуй, сладкий холодный и влажный. — Как же я люблю твои губы. Помнишь, как ты меня первый раз поцеловал?

— Нет, — соврал я.

Она улыбнулась.

— Взял на слабо. Сказал: как же ты будешь целоваться со своим хоккеистом, если не умеешь? Обслюнявишь его всего. Или будешь стоять бревном.